– Конечно.
Они вышли вслед за участковым на улицу. Сашка поёжился: тонкий свитер почти не согревал.
Милицейский уазик остановился у невзрачного домика. Одно из окон строения тускло светилось.
Участковый открыл входную дверь, пропуская ребят в дом. По узкому коридору они прошли в комнату. В сильно захламлённом помещении, освещённом только грязной лампочкой, почти не было мебели. Посреди комнаты стоял стол с остатками еды, под ним лежало несколько пустых бутылок. На сером от грязи полу валялись вещи, клочки смятых газет и ещё какой-то мусор. На продавленном диване, открыв рот, громко храпел молодой мужчина. Милиционер осмотрел комнату и прошагал дальше. Оглядел две других.
– Ну, и где же мамаша? – спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.
Распахнулась входная дверь. В комнату влетела заплаканная молодая женщина. Волосы на голове незнакомки напоминали воронье гнездо. Увидев незваных гостей, она остолбенела.
Участковый с презрением оглядел вошедшую женщину.
– Т-а-а-к, Филиппова, ты, где бродишь?
– Соню искала! Только на минуточку вышла к соседке, а когда вернулась, девочка исчезла.
Она заплакала, громко всхлипывая.
Малышка, завернутая в куртку, проснулась от шума.
– Мамочка! – радостно завопила кроха.
– Соня, солнышко мое! Вы нашли её.
Женщина забрала ребенка, освободив дочь из куртки.
Девочка прижалась к матери и пробормотала:
– Я искала тебя, искала. И заблудилась.
– Ну и что мне с вами делать, гражданка Филиппова? Материнскими обязанностями пренебрегаете. Ребенок ночью остался на улице один. В доме – бардак. – Участковый обвел комнату рукой. – Будем оформлять Соню в детдом.
– Миленький Павел Витальевич, простите, это в последний раз! Глаз с неё не спущу.
Женщина поставила дочку на стул.
– Смотрите ни одного нового синяка, как я и обещала. Больше никто не Соню обидит, – бормотала она, поднимая на девочке платье.
Рядом с Таней вздрогнул Сашка. Послышался звук втягиваемого сквозь сжатые зубы воздуха. Всё тело малышки покрывали фиолетово-жёлтые бледнеющие синяки.
– Ладно, Филиппова, поверю в последний раз, но буду проверять ежедневно. Доверия у меня к тебе нет. И наведи порядок в доме. Ещё раз увижу голодного и грязного ребенка без присмотра, берегись! Никакие твои слезы не помогут – заберём! – Глянул на ребят и добавил: – Идите в машину, отвезу домой.
– Не надо, мы пройдёмся пешком.
Лукьянов взял Таню за руку и повёл к выходу.
– Придется куртку стирать. – Сашка, одеваясь, морщился от запаха. – Мне, кажется, мамаша не мыла бедную девочку целый год. Зря участковый ей поверил. Таких родителей не исправить.
– Каждому надо давать шанс, – запротестовала Таня.
– Да что ты говоришь? – издевательски протянул Лукьянов.
Ей стало неуютно от злобных ноток, прозвучавших в его голосе.
– Думаешь, в детском доме будет лучше?
– Не знаю. Извини, увидел синяки на теле малышки, такая ненависть проснулась. Бить беспомощное, зависящее от тебя существо подло.
– Ты как будто знаешь, о чём говоришь? – тихо произнесла Таня.
Сашка заглянул ей в лицо.
– Ещё бы не знать. Тебя били в детстве?
Таня увидела перед собой его глаза, наполненные душевной мукой. Губы кривились в странной, горькой улыбке.
– Если шкодила, могла получить по мягкому месту, – ответила она, понимая, не это он имеет в виду.
– Когда я был маленький, всё не мог угодить отцу. Что бы ни делал, как бы ни старался, он всегда был недоволен. Мог ударить за малейшую провинность. Казалось, раздражаю его одним своим существованием. Выговаривал по любому пустяку: не так хожу, не так сижу, ем, разговариваю. Я не мог понять его требований, потому что они всякий раз менялись.
Много раз спрашивал мать: «Почему отец не любит меня?»
Она только отмахивалась: «Он сложный человек, не нужно обращать внимания. Со временем всё образуется».
Но ничего не менялось. Когда он напивался, то становился агрессивным. В такую минуту я старался не попадаться ему на глаза. Я возненавидел папашу. Жутко завидовал своему другу Сергею. Его отец – замечательный человек. С ними я ездил на рыбалку, возился в гараже с машиной. Именно он научил меня играть на гитаре. Записал в секцию самбо. Когда нужно было что-то купить, я просил мать. Она шла к отцу: семейные деньги водились только у него. Только он решал, заслуживаю ли покупки. Часто выносился вердикт – не заслуживаю. В пьяном виде папаша цеплялся к матери, упрекая во всех грехах. Потом просил прощения. Мать он любил. Даже я, сопляк, это понимал. Меня же не переносил и на дух. Для себя я уяснил: отец неуравновешенный, жестокий человек и больше не пытался заслужить его одобрение.