Политзаключенные рижской центральной тюрьмы сообщают, что они отказываются получать поддержку от „Красной помощи“, чтобы со своей стороны помочь героической борьбе с международным фашизмом. Пусть пример политзаключенных побудит всех находящихся на свободе оказывать братскую помощь жертвам фашизма в Испании, обильно политой кровью ее народа.
Нет борьбы без победы! Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
— Думаю, Пауль, — сказал Берзин, закрывая папку, — если б мы с тобой сидели сейчас в рижской тюрьме, тоже отказались бы от «Красной помощи» в пользу испанских антифашистов.
Арман полез в планшет, насквозь пропахший гарью, достал томик стихов Яна Райниса и подарил Берзину — Старик любит его стихи.
— А мне вчера один латыш из интербригады, — сказал Берзин, — подарил приказание министра внутренних дел Латвии. — Он показал Арману бумагу: — Надеюсь, переводчика тебе не требуется.
«Основываясь на принятом Кабинетом министров решении о запрете гражданам Латвии участвовать в гражданской войне в Испании, — постановляю:
1. Запретить:
а) открытие контор по вербовке добровольцев в Испанию;
б) вербовку добровольцев при помощи публикации в печати или сообщений по радио и собраниях; запрещена также вербовка на дому и рассылка циркуляров по почте или каким-либо иным путем, как группам, так и отдельным лицам;
в) подношения и вознаграждения, обещания или угрозы, злонамеренное использование прав с целью вербовки добровольцев.
2. Гражданам Латвии запрещается предлагать свои услуги той или иной из воюющих сторон Испании. Граждане сим предупреждаются, что поступление на такого рода службу является противозаконным и что им по возвращении в Латвию грозит предусмотренное наказание.
3. Чтобы пресечь возможность отъезда в Испанию из Латвии, отменить все имеющие сейчас силу иностранные паспорта.
Постановление вступает в силу со дня его принятия. Министр внутренних дел В. Гулбис.
Директор Административного департамента Аншмит».
— Должен огорчить господ Гулбиса и Аншмита, — улыбнулся наконец Старик, пряча циркуляр. — Латыши все чаще нарушают это постановление номер 50638. — Берзин заговорил по-латышски: — Ты уезжаешь, но я не разучусь говорить на родном языке. Добровольцы из Латвии едут и едут. Все торопятся в интербригады. Плюют на запрет Ульманиса. И никто не нанялся в иностранный легион к Франко, ни один латыш! Я получаю точные сведения…
Три месяца не снимал Арман кожаной куртки или комбинезона, чаще ходил в шлеме, чем в берете. А когда подымался по лесенке французского самолета с эмигрантским паспортом в кармане, на нем был синий костюм, синий берет, новые ботинки.
Под крылом самолета расстилался пепельно-серый пейзаж с голыми плато, с садами и рощами в котловинах, с змеистыми ущельями, с заплатами серого снега в предгорьях Гвадаррамы и с голубым снегом на вершинах Иберийских гор.
На коленях у Армана лежал раскрытый том Сервантеса. А когда он посматривал время от времени в окошко кабины, ему мерещился то городок Алькала де Энарес, то деревня Эль Тобосо, где жила Дульсинея Тобосская, обожаемая Рыцарем печального образа, то селение Ламанча и ветряная мельница — молино дель вьенто, — с которой сражался Дон Кихот и которая больше трех веков машет человечеству своими ветхими, но бессмертными крыльями.
Три месяца назад ступил он на каменные плиты картахенского порта. Почему же так сроднился с испанской землей? Да потому, что тут пролили кровь товарищи по оружию, тут он оставил прекрасных людей, которых никогда не забудет.
Пришлось Арману в ожидании документов прожить в Париже несколько дней.
В советском посольстве его много расспрашивали об Испании, встретился с группой наших военных советников, специалистов, едущих туда. Среди этих «штатских» был и Родион Яковлевич Малиновский: ему предстояло стать знаменитым полковником Малино.
В воспоминаниях маршала Р. Я. Малиновского можно прочесть:
«В одной из комнат группа советских работников о чем-то оживленно беседовала с сухощавым высоколобым человеком в штатском костюме. По выправке в нем легко можно узнать военного.
— Кто это? — спросил я у сопровождающего меня товарища.