К концу войны Евгений Воробьев в свои тридцать четыре года еще не считал себя писателем. Хотя на самом деле уже был им, оставаясь при этом превосходным военным журналистом, точным, оперативным, мужественным в выполнении своего журналистского долга и хорошо знающим войну. Особенно — ее передний край, что немаловажно отметить. Потому что за такое знание часто дорого платят. И Воробьев не был исключением: он заплатил за это знание ранением и контузией.
Когда читаешь одну за другой книги Воробьева, его послевоенные сборники рассказов о войне, его военные повести, очерки, собранные в книгу «Товарищи с Западного фронта», и думаешь об особенностях писательской наблюдательности, проявившейся во всех его книгах, а в этой книге очерков особенно явно, тебя все время не покидает ощущение, что ее написал бывалый немолодой солдат. Или немолодой комбат, пришедший на войну из запаса. Все время кажется, что эта книга о тружениках войны написана тоже тружеником войны. И солдатские заботы — его заботы, и солдатские радости — его радости, и солдатские печали — его печали, и солдатские потери — его потери.
Большая часть книги «Товарищи с Западного фронта» — о солдатах. О солдатах, о сержантах, о командирах взводов, рот. Есть в них и старшие начальники, описанные с теплотой и любовью. Но в этих описаниях проявляется одна характерная для Воробьева черта. Если он говорит о командире дивизии, он говорит о нем не столько с позиций приехавшего к нему корреспондента фронтовой газеты, сколько с позиций его подчиненных. Мы всегда чувствуем в таких очерках, как выглядит этот начальник, если посмотреть на него глазами его подчиненных, чем он хорош не для корреспондента, а для своих солдат.
Воробьев знает о войне очень много. И наверняка гораздо больше многих из нас, казалось бы тоже прошедших всю войну от начала до конца. Это неизменно чувствуешь, читая его военные вещи. Он знает все подробности солдатского быта и все его трудности — разные в разные времена года; он знает все нехватки этого быта и все его скромные мимолетные радости. Он точно знает, как именно организуется переправа так называемыми подручными средствами, и как перебрасывается штурмовой мостик, и как наводится вслед за ним временный. И что такое пятачок на том берегу, и как туда тянут связь, и как эвакуируется с передовой раненый солдат, и что такое доставить на «передок» горячую пищу. Он знает, каких физических усилий стоит десантнику не только влезть на танк, но и спрыгнуть с танка. Знает это, как и множество других вещей, без знания которых достоверно написать все, что происходит на переднем крае войны, почти невозможно.
За этим знанием стоит личный опыт фронтового корреспондента, который при исполнении своего служебного долга считает необходимым оказываться рядом со своими героями всюду, где их заставляет быть война, а не пользуется облегченной возможностью расспрашивать этих героев о подробностях войны в более удобной для разговоров обстановке — на отдыхе, на переформировке или на госпитальной койке.
Но дело не только в собственном многократном пребывании писателя именно в той обстановке, в которой действуют его герои. Несомненно, так оно и есть, но ведь можно быть и не робкого десятка человеком и пребывать в опасных местах в разгар боя, а при этом все-таки не найти в себе достаточной воли, чтобы среди опасностей оставаться приглядчивым, дотошно внимательным ко всему тому, что окружает тебя, ко всем подробностям поведения людей на войне.
За военными произведениями Евгения Воробьева неизменно стоит это удивительное свойство — упорное внимание ко всем мелочам в поведении человека на переднем крае войны. К мелочам, которые вовсе не мелочи, потому что на поверку почти каждая из них связана с душевным состоянием человека, с мерой его нравственной высоты в трудные для него минуты жизни.
Хочется добавить, что такая упорная приглядчивость бывает разного рода. Случается и так, что приглядчивость бывает результатом озлобления против людей, осознанного, а иногда и не до конца осознанного стремления во что бы то ни стало заметить те их слабости, которые бы оправдывали твои собственные слабости. Порой в литературе встречаешься и с этим. И хотя это и малоприглядно, но по-человечески понятно.
За приглядностью Воробьева стоит глубокая, убежденная любовь к людям. Дурное, мелкое удивляет его. Он не проходит мимо этого дурного или мелкого, замечает и это. И пишет об этом. Но пишет об этом дурном и мелком так, словно оно каждый раз заново удивляет его. И наоборот, доброму в людях он не удивляется. Он только внимательнее приглядывается и, сторонясь общих слов, старается выразить это доброе через те живые и точные подробности солдатского поведения на войне, без которых не обходится почти ни одна страница его военной прозы.