Его высмеяли.
Крестьянин смеяться над ним не стал, но припомнил пословицу кстати: «Снявши голову, по волосам не плачут».
— Самое милое дело отвыкнуть бы дышать, а еще лучше не пользоваться бы парашей, — сердито возразил тощий бухгалтер.
— Но ведь подумайте сами: как вы нервничаете, когда курево на исходе.
— Тут вы правы, — согласился матрос. — Но в сорок два года ломать себя… да пропади оно пропадом!
Профессор не стал настаивать. До чего же нелепым было его возмущение курящими студентами и война, которую он на пару со своим верным помощником вел в лаборатории! «Смешно и нелепо, как любая крайность». Да, кстати, как он там, его старый приятель? Чего доброго, подумает, будто бы у него, профессора, была какая-то двойная жизнь, за которую он теперь расплачивается… Нет, этому дядя Юра ни за что не поверит! Ну а студенты, которые сейчас готовятся к зачету? Не заподозрят же они его… «Какая чудовищная нелепость!..»
Громкий взрыв хохота вывел его из задумчивости. Слушатели курса геодезии и те, кто находился поблизости, покатывались со смеху.
— Что там такое? — спросил профессор у специалиста по исчислению вероятностей.
— Видите вон того коренастого человека? Он стоит рядом с химиком. Слесарь, его позавчера привели.
— Вижу. Ну и в чем дело?
— Оказалось, его посадили за то, что он в универмаге вслух возмущался качеством галош.
— И был не прав?
— По всей вероятности, нет. Но тот, кто читает лекции — вы ведь знаете, он был главным инженером на фабрике резиновых изделий, — утверждает, что, судя по всему, он не успеет завершить курс, — засмеялся и инженер. — Ведь его обвиняют в том, что он с вредительской целью выпускал некачественные галоши. Но если претензии к качеству галош считаются клеветой…
— В самом деле парадоксальная история… Ну и что же теперь будет?
— Ничего, дорогой профессор, ровным счетом ничего. Оба останутся здесь. Слесарь по пункту десятому получит за агитацию лет пять-десять. А инженер проходит по пункту девять, как вредитель. Ему так дешево не отделаться, тут пятнадцать лет обеспечены. Ну разве не смешно?
— Я этому не верю.
— Профессор, дорогой вы мой! Вас уже вызывали на допрос?
— Нет еще. Весьма удивлен этим обстоятельством и весьма сожалею, что это безобразие так затянулось. Уж я им докажу, что ни в чем…
— Докажете? Я просверливаю ушко уже в третьей иголке, но как доказать, что я не верблюд, способный пролезть в игольное ушко?.. А ведь от меня требуют именно этого. Ну да сами убедитесь… Кстати, не желаете ли хоть слегка почистить ботинки? По-моему, они явно в этом нуждаются. Ребята, что шьют бурки, уделили мне обрезки одеяла.
— Ах, благодарю! Вы очень любезны.
И профессор Андриан впервые после нескольких десятков лет вновь собственноручно чистил свои башмаки, как в бытность свою мальчонкой, когда он еще ходил в начальные классы. В их маленьком городишке едва стоило сойти с деревянной мостовой, как ноги по щиколотку увязали в грязи.
С курильщиками он тоже примирился. Поначалу всего лишь примирился, а затем и полюбил их: ведь они, бедняги, вследствие своего дурного пристрастия страдали больше, чем он. И любители выпить, и чревоугодники, и женатые люди, и многодетные отцы семейства — все они тоже страдали ни за что…
Дня через два надзиратель поинтересовался фамилиями на букву «А» и, когда профессор назвал себя, прекратил перекличку.
— Одевайся и пошли!
Старый профессор также трясущимися руками натянул брюки. Когда он сунул ноги в башмаки без шнурков, матрос шепнул ему:
— Может, найдем вам папироску.
Профессор отрицательно покачал головой. «Как хорошо, что я не курю», — подумал он. Папиросы в камере были на вес золота, уж это-то он знал.
Наверху, на втором этаже, он с наслаждением полной грудью вдыхал воздух, после камеры казавшийся таким свежим.
Его ввели в какой-то кабинет.
— Садитесь, пожалуйста, — вежливо предложил молодой человек, хозяин кабинета.
Воздух здесь тоже был приятный, только пахло одеколоном.
Лицо молодого человека — синевато-серое — слегка припудрено. Видно было, что его только что побрили. Запах одеколона шел от его волос, и профессор, пожалуй, вообще не обратил бы на это внимания, если бы сами жесты молодого человека не наводили на мысль о сходстве его с парикмахером.
— Фамилия, имя? — раздался вопрос по другую сторону письменного стола.
Профессор ответил.
— Год и место рождения?
Андриан дал и эти сведения.
Следователь откинулся в кресле и широко распростер руки, блаженно потягиваясь, похрустывая косточками. Затем за спинкой кресла свел руки вместе и пренебрежительным, скучающим тоном задал следующий вопрос: