— Вы говорили, будто бы наш вождь не является вождем всего человечества? — Он высвободил руки из-за спинки кресла и, облокотясь на стол, оперся подбородком о кулаки. Взгляд его неподвижно застыл на лице профессора Андриана.
— Нет, не говорил.
Молодой человек наклонился вперед и, притворяясь обозленным, выкатил глаза:
— Отнекиваться вздумали? Мы вам живо восстановим память! — Он погрозил Андриану кулаком.
Старый профессор рассерженно насупил брови и не удостоил дерзкого молодого человека ответом. А тот вновь откинулся на спинку кресла.
— Напоминаю. В университете во время заседания естественно-научного факультета… сейчас скажу точно, когда это было, — он выдвинул ящик письменного стола и заглянул в какую-то бумагу. — Седьмого февраля тысяча девятьсот тридцать пятого года. Присутствовали вы на этом заседании?
— Затрудняюсь сказать. Разве упомнишь такие подробности по прошествии трех лет?
— Не пытайтесь увильнуть от ответа, все равно не удастся. Были вы на заседании седьмого февраля тысяча девятьсот тридцать пятого года?
— Не помню. Но если в упомянутый вами день такое заседание действительно состоялось, то, по всей вероятности, я там присутствовал.
— Вот это другой разговор. А помните, как вам был напрямую задан вопрос: «Известно ли вам, профессор, что наш вождь является вождем всего человечества?»
— С какой стати кому бы то ни было понадобилось задавать мне этот вопрос?
— Зарубите себе на носу: вопросы здесь задаю я, а не вы! Но в порядке исключения отвечу: означенный разговор произошел в перерыве. Так как же?
— Не помню. Возможно, так оно и было.
— Ага! Надеюсь, и свой ответ теперь вспомнили?
— Нет.
— Старческая память подводит? Что ж, придется помочь. — Следователь снова выдвинул ящик стола. — «Эти вопросы не входят в мою компетенцию», — вот что вы ответили.
— Вполне возможно. Я по-прежнему утверждаю, что точно не помню, но если кто-то действительно задал мне такой вопрос, то я со всей очевидностью должен был ответить именно так. Это мой обычный ответ на аналогичные вопросы.
— Ах вот оно что! И что же вы подразумеваете под аналогичными вопросами?
— Если бы, к примеру, речь зашла о всемогуществе Господа, о премудрости Всевышнего.
— Вы человек религиозный?
— Помилуйте, как раз в том-то и дело, что я — человек не религиозный. В этих вопросах я не разбираюсь, а потому не считаю себя вправе отвечать прямо: «да» или «нет». Терпеть не могу, когда в диспуте стороны исходят из разных посылок. В таких случаях я почитаю за благо пресечь дебаты и обычно говорю: «Это не по моей специальности». Или: «Это не входит в мою компетенцию». Я, понимаете ли, физик. И диалектический материализм считаю правильным учением, поскольку он не противоречит постулатам физики.
— Гм…
Свежевыбритое лицо молодого человека выглядело помятым. Растопыренными пальцами он расчесал свою шевелюру, и от этого по кабинету вновь поплыли волны парфюмерных запахов.
— Ну ладно, — сказал молодой человек, который, на взгляд Андриана, был, видимо, не старше его студентов. Из ящика письменного стола он вынул чистые листы бумаги. — Вот тебе четыре листка, — сказал он. — Ступай в угол, садись за столик, вон туда, — он указал рукой, — и пиши чистосердечное признание. Подробно изложишь всю свою контрреволюционную, шпионскую, вредительскую и террористическую деятельность. Назовешь человека, который вовлек тебя в организацию, а также перечислишь всех, кого ты завербовал со шпионской, террористической и вредительской целью. В списке должно быть не меньше трех человек. — Он пододвинул старому профессору стопку бумаги и вытащил из ящика стола гибкую стальную линейку.
— Простите! Я стараюсь объяснить вам, что, кроме своей специальности, ничем другим не интересуюсь. Возможно, это ошибка, но ведь не преступление. Вызовите свидетелем директора института или моих студентов, справьтесь у руководства комсомольской организации. Кстати сказать, процитированный вами ответ лишь подтверждает мои слова…
— До сих пор все шло нормально, однако пора приступать к делу. Садись и пиши, а об остальном потом потолкуем.
— Мне не о чем писать.
— Пиши, говорят!
— Позвольте, но…
Гибкая стальная линейка обрушила первый удар на бритую голову старого человека. Удар не был болезненным, линейка опустилась на голову не ребром, а плашмя, и все же у профессора выступили слезы на глазах.