— Я отвлекся.
— Вот то-то и оно! Отвлекся он, видите ли! Добро бы не умел пилить, так и ладно. Тогда бы и я не ругался, а принялся бы учить тебя, и дело с концом. Но ведь ты же умеешь! Пять минут тянешь ровно, будто ангел на крыльях порхает, а потом вдруг навалишься на пилу, так что и тебя вместе с ней тащи.
— Забылся, знаешь ли…
— А ты не забывайся, мать твою… экий забывчивый выискался!
Несколько минут работа шла слаженно и дружно. Затем Мишка внезапно бросал пилу.
— Ну вот, снова здорово! Что с тобой сегодня?
— Ничего.
— О чем ты думаешь, понять не могу, но только не о работе.
— Не знаю.
— За уплывшую удачу на пиле зло срываешь?
— Какая там удача…
— А может, представил, будто недруга за глотку взял?
— Чего этим добьешься!..
— Тебе виднее. Должно быть, ты все-таки много чего лишился — большего, скажем, чем я мог бы лишиться. У меня и было-то нажито за всю жизнь одна коровенка. Правда, и без коровы всего лишь раз бедовать пришлось, неполных три месяца. Как я погляжу на тебя, наверное, и ты был богатей вроде меня. Или не так?
— Пекарем я был.
— Верно, пекарем, ты говорил! С топором ты и сейчас управляешься ловчее, чем с пилой. Небось колол дрова в пекарне?
— Конечно. Пока работал пекарем…
— А кем тебе еще доводилось работать?
— На стройке работал. Потом на прокладке дороги. Ну а после пошло всякое-разное.
— Всякое-разное? Вижу, из тебя немногое вытянешь… Ну ладно, Андраш, берись за пилу и старайся думать о деле.
Так прошла первая неделя. В субботу, еще в полдень, Мишка поинтересовался:
— Так как же мы с тобой сегодня будем? — И поскольку чужак не ответил, он продолжил свою мысль: — Я рассчитываю сегодня с вечера домой податься.
— Конечно, о чем речь!
— Завтра с утречка опять буду здесь, а после ты смотаешься в село. Горячей воды у нас в бане и на тебя хватит. А к вечеру возвращайся. Ну как, согласен?
— Ладно.
— Ну а к вечеру-то обернешься?
— Обязательно.
— Потому как если ты к вечеру не поспеешь, то лучше уж я запалю кучи в понедельник, а в село тогда мы поедем вместе, но сей момент, не откладывая.
— Да не беспокойся ты. Я ведь на таких условиях и подряжался. Поджигай дрова и езжай себе на здоровье.
— Но только, чур, не подводить, смотри у меня, возвращайся к вечеру!
— Вернусь, никуда не денусь. Что мне делать на селе? Переночевать и то негде.
— Переночевать ты, положим, мог бы и у меня. Да и в другие дома приняли бы, только захоти. За чем дело стало? — Он лукаво подмигнул напарнику. — Бабенку еще не присмотрел себе?
— Не валяй дурака!
— А что в моих словах дурного? Молодецкая пора для тебя, конечно, миновала, но какая-нибудь толстозадая вдовица охотно взялась бы стирать твои портки.
— Я сам себя обстирываю.
— Дитё сам себе не сделаешь. А тут нашлись бы охотницы…
Чужак отмахнулся.
— Вон что! Не нравятся тебе наши бабы?
— Нравятся не нравятся, не могу сказать, я их не разглядывал.
— У тебя что, где-то семья осталась?
— Нет.
— Ну жена-то хоть есть?
— И сам не знаю, — вырвалось у чужака, и он поспешно перевел разговор на другое: — Обед готов, пошли поедим.
— Мне обед без надобности, дома поем. Небось чем-нибудь да накормит старая хрычовка.
— Я ведь на двоих стряпал.
— Ничего, на ужин тебе останется. Тогда, значит, я сейчас поджигаю, а после запрягу и — айда, к дому! Но к рассвету, имей в виду, явлюсь как миленький. Ближе к полуночи взгляни разок, как тут да что, и хватит. Ничего страшного за ночь не случится, а я еще до света вернусь.
Солнце успело взойти высоко, было, должно быть, часов десять утра, когда лошадь остановилась у избушки. Мишка снял с телеги мешок картошки, хлеб, горшки. Обе руки у него были заняты, пришлось толкнуть дверь локтем.
— Ну, здравствуй! — Жмурясь, он всматривался в полумрак избы. — Эй, Андраш!
Никакого ответа.
Мишка сбросил мешок на пол, поставил на стол посуду, положил хлеб, затем повернулся и через раскрытую дверь посмотрел на угольные ямы. Там было все в порядке, над ямами, присыпанными землей, курился слабый дымок. Он увидел и чужака. Тот как раз появился на краю распадка с двумя полными ведрами воды. На нем была чистая рубаха.
— Где ты пропадаешь? Поворачивай оглобли да поживей. Горячей воды в бане полно.
— Я уже помылся.
— Как это? Холодной водой?
— А печка на что?