Люди исходили потом, расчесывали зудящую от укусов кожу. Чужак сносил страдания молча, Мишка облегчал душу замысловатыми, хотя и беззлобными ругательствами. Обоим противен был весь свет, только друг к другу и к лошади никакой неприязни не испытывали. И по-прежнему каждый из них норовил подставить плечо под тот конец бревна, что потяжелее…
Летние дни, хотя и стали долгими, пролетали один за другим незаметно. Издалека, с полей, доносились гудение молотилки и шум комбайна: углежоги распознавали их по звуку.
В одну из ночей ощенилась Найда. Мишка, по обыкновению, наблюдал за угольными кучами, когда вдруг заметил, что Найда забилась под крыльцо, стараясь укрыться поглубже за ступеньками. Он осторожно, чтобы не вспугнуть суку, издали кинул ей охапку соломы, а на заре разбудил напарника.
— Эй, Андраш, вставай! У нас прибавление семейства.
— А? Что? — вскинулся тот.
— Глянь-ка под крыльцо.
Андраш вскочил и, как был, босиком выбежал наружу.
— Не суйся близко. Рычит, будто сроду нас не видала.
Найда даже Андраша не подпустила к своему логову, так что ему не удалось рассмотреть щенят.
На другой день Мишку отозвали в село: требовалось протопить овин: Чужак с Найдой и слепыми кутятами остался на заимке — дожидаться, пока выгорят дрова, и выбрать из ям готовый уголь.
От зари до зари с полей доносился отдаленный гул уборочных машин. Чужак не хотел слышать и все же невольно прислушивался к этим отзвукам многолюдной жаркой страды. На душе оседали обида и горечь. Поначалу все складывалось не по его желанию, но теперь он и сам предпочел бы держаться в стороне от людей. «Радоваться надо, что так сложилось, — подбадривал он себя. — Одному даже лучше, чем вдвоем». Оно бы и верно, вот только одно непонятно: что его заставляло без конца твердить себе эти самоуговоры?
Собака со щенятами под брюхом молча лежала в логове и лишь глазами или чуть заметно вильнув хвостом благодарила за еду.
Работа подошла к концу. Теперь дело было за возчиком: забрать готовый уголь, инструменты, ну и, наконец, прихватить самого углежога. Щенят он всех оставил в живых, рассчитывая столковаться с Евсеем, когда переедет в село.
Медленно тянулись день за днем. Очевидно, в самый разгар страды всем было не до него.
Да он и не жалел об этом, подыскав себе полезное и спокойное занятие: вытесывать топорища из ровного, без сучков, березового чурбака. Топорища получались ладные, хорошо ложились в ладонь: тогда вся сила лесоруба приходилась на острие топора. Только плотник или лесоруб способен по-настоящему оценить такое вот сноровисто вытесанное топорище. Вдобавок ко всему эта работа хорошо оплачивалась. Осколком стекла, найденным возле сруба, чужак ровно отскоблил рукоятки, а окончательно отполирует их жесткая, натруженная ладонь человека. Приготовил он подарок и для Мишкиной жены: две толкушки для картофеля — одну маленькую, другую побольше — и берестяную солоницу. Теперь он мог спокойно отлучаться от потушенных угольных ям и во время своих блужданий по тайге приглядел штук пять березок, верхушки которых как нельзя лучше годились для сенных вил. Вместе с Мишкой они постоянно высматривали подходящие развилки у верхушек берез — с вилами в хозяйстве было туговато, — и вот лишь теперь, бродя в одиночку, он наткнулся на нужные заготовки.
Сидя на ступеньке крыльца, он вырезал вилы, с помощью распорок и бечевки придавал им должную форму и складывал на крыше для просушки.
Миновала неделя, а возчик за углем все не ехал, и снабжать чужака едой тоже никто не торопился. Хорошо еще, что пока оставалась картошка, да мука и соль тоже не вышли. Он пек лепешки, варил похлебку. Собаку кормил три раза на дню.
В лесу пошла земляника и дикий мед попадался, но не мужское это занятие — кланяться каждой ягодке, да и как-то не тянуло на лакомства.
Он придумал себе новое дело: собирал мох на самом дне распадка, там, где родниковая вода растекается тоненькими ручейками. Наполнив пышными, упругими подушками мха мешок из-под картошки, он носил его к дому и заостренной деревянной лопаткой конопатил зазоры и щели меж усохших бревен. Как знать, вдруг да придется тут зимовать, если он и вправду заделается лесничим.
В один прекрасный день Найда подпустила его посмотреть щенят. Каштановые, в черных пятнах, плотные, пушистые клубочки — жаркие, слепые сгустки жизни. Он погладил малышей. Найда лизнула ему руки, ее глаза говорили: «Я тебе доверяю».