— Почему трудно, Володя?
— Трудно потому, что ты — куколка, тепличное растение… Я, конечно, сам очень виноват, что ты такая. Я слишком надолго оставил тебя во власти их всех.
— Я не понимаю, о чем ты, Володя, — прошептала я. — Я думала, ты мне расскажешь о нашем папе! Расскажешь?
— Расскажу, Иринка. Но сначала расскажу о себе. — Володя начал ходить по комнате. Потом остановился передо мной.
— Няня, по-видимому, подозревает правду, сестренка. Я большевик.
Я вскочила с кресла, глубоко возмущенная.
— Зачем ты шутишь сейчас, Володя! Как не стыдно — смеяться надо мной! — голос мой сорвался.
— Я не шучу, Ирина, — сказал Володя очень серьезно, — я большевик. Уже больше года, как я вступил в партию.
— Ты? Нет! Неправда! — крикнула я.
— Правда, Ирина. И я горжусь этим.
— Володя, зачем ты пугаешь меня? Ты! Ты, мой Володя, — бунтовщик?! Разбойник, грабитель?! Нет!
Володя усмехнулся.
— Так, по-твоему, большевики — разбойники, грабители?
— Все так говорят! Бабушка и доктор, и няня, и все знакомые! Все! Все!
— Все? — Володя сел в кресло, взял меня за руки и притянул к себе. — Да, все, кто тебя окружает, Ирина. Но это неправда. Народ этого не говорит.
— Народ? Какой народ?
— Какой народ? Солдаты, рабочие, крестьяне.
— Так они же все бунтовщики! — перебила я Володю. — Солдаты не хотят воевать, а ведь должны мы довести войну до победного конца! Рабочие не хотят работать, а крестьяне…
— Довольно, Иринка! — строго перебил меня Володя. — Ты же, как попугай, повторяешь то, что говорят взрослые. А у тебя своя голова есть? Или нет?
— Володя! — обиделась я.
Володя вскочил и взволнованно прошелся по комнате, ероша волосы.
— Черт знает! Какую я ошибку сделал, что так поздно за тебя взялся! Как успели искалечить тебя за эти годы!
— Чем же я искалеченная?
— Ты искалеченная, Ирина, — очень убежденно сказал Володя, продолжая взволнованно ходить по комнате. — И в этом виноват я. Но это случайное в тебе. Наносное. Дочь Дмитрия Тарабанова должна быть достойной своего отца!
Дрожа с головы до ног, я бросилась к Володе.
— Но кто же он? Кто? Говори!
Володя обнял меня за плечи и подвел к письменному столу. Выдвинул ящик, откуда-то из глубины достал фотографическую карточку и подал мне.
— Вот он, Ирина.
Руки мои тряслись, когда я схватила карточку.
— Володя!.. Это же ты!.. Нет… не ты…
Странно знакомое и чужое лицо. На меня смотрели строгие, требовательные и живые глаза, — такие похожие и такие не похожие на Володины. Над большим лбом вились темные волосы — совсем как у Володи. Только рот был не Володин. Володю я привыкла видеть почти всегда веселым, — у человека на карточке губы были плотно сжаты и в углах их лежали глубокие скорбные складки.
— Видишь, какой он, Ирина? — тихо спросил Володя.
Я молчала. Сердце билось где-то у самого горла, сжимало его, мешало говорить.
— Он был большой человек, Ирина, — заговорил Володя медленно. — И он, и мама… Как их любили, как ценили товарищи! Эх, если бы!.. Если бы папа дожил до наших дней!
Я вдруг громко разрыдалась.
— Это хорошо, что ты плачешь, Иринка, — сказал Володя ласково. — На, выпей воды. — Губы мои застучали о край стакана. — Ишь ты, дрожишь вся. Как же говорить с тобой?
Я до боли закусила губу, подавила плач.
— Нет, говори, Володя. Я не буду плакать. Говори все, все!
— Ну, слушай… Папа был крупным революционером. Большевиком.
Я ничего не понимала. Все в голове становилось вверх ногами. Как же это может быть?.. От одного слова «большевик» мне становилось жутко. И вдруг — Володя! и папа!..
— Умирая, папа завещал мне то дело, которому он отдал свою жизнь.
— Какое дело? — через силу спросила я хрипло.
— Революцию, Ирина.
— Рево… люцию? Революция — дело?!
— Большое и прекрасное, Ирина.
— Прекрасное?! — У меня начинало мутиться в голове. Сплю я, что ли?
Володя грустно улыбнулся.
— Слушай, Ирина. Ты видала когда-нибудь, как живут другие дети? Ну, хотя бы у нас в доме, дети хотя бы наших дворников?
— Откуда же я могла их видеть? Разве меня к ним пускают?
— А жаль… Хорошие ребята. У дворника Тараса есть сынишка Аким. Он, правда, старше тебя — ему лет пятнадцать, — но это уже вполне развитой парень. А если бы ты видела, как живут дети рабочих! Особенно фронтовиков… Вот ты сказала: солдаты не хотят воевать, а нужно довести войну до победного конца…
— Конечно, нужно, — сказала я убежденно.
— А зачем?