Убедившись, что перебраться в США практически невозможно, Николай Николаевич решает ехать в Аргентину — благо виза от жены уже имелась. Перебравшись в страну, которую он сравнивает с Югославией («приветливые люди и тепло»), в день Покрова Пресвятой Богородицы 1956 года Краснов с женой были приглашены в донскую станицу (состояли в ней и кубанцы). «Ваше поздравление очень тронуло всех казаков», — пишет он Науменко, отмечая при этом антикоммунистические настроения аргентинцев, не сидящих, «как дядя Сэм на двух стульях».
Н.Краснов и в Южной Америке помногу работал, благодарил Науменко за «правильную оценку» своей книги, «хотел порадовать известием», что разные издательства просят «Незабываемое» для перевода на другие языки. Между тем сказывались последствия лагерей. В конце 1957 года приступ грудной жабы надолго уложил его в кровать — правда, тесть (профессор Ф.В.Вербицкий) и другие врачи уверяли, что все пройдет без последствий, если выдержать курс лечения.
Краснов не терял оптимизма, стараясь поддерживать и Вячеслава Григорьевича: «Верю в то, что «Сборник» не прекратит свое существование, еще не было суда над виновниками Лиенца, Римини и т. д., и Ваш труд будет тяжелым обвинительным материалом этим господам». Постоянно вспоминал об освобожденных, остававшихся у советов: «Никому до нас дела нет, а бедные родственники на Западе, в большинстве случаев — те же бесподданные и живут на милость государства. У них нет ни денег, ни связей, чтобы вытянуть своих. А государства этим не хотят или боятся заниматься. Нужно им помочь, нашим людям там, но не только словами, а — визами. Пока это возможно, но может быть скоро и поздно. Вы сами знаете, что такое СССР».
Из поездки в США к матери так ничего и не вышло. Она умерла 3 марта 1958 в Нью-Йорке и была похоронена в Ново-Дивеевском монастыре. «Так мне и не удалось повидать ее перед смертью. До чего люди бывают, жестоки и нечеловечны. Бог им судья за все!».
В письмах Николай Краснов не раз вспоминает и об отце: «С папой я встретился — после 4 июня — второй раз в октябре 1945 года, когда нас вызвали в Бутырской тюрьме, чтобы подписать «приговор» на 10 лет, вынесенный ОСО. И я, и папа его не подписали. Папа был худой, но держался. Никогда не забуду, что после «зачтения приговора», нас вместе повели в камеру № 11 в Бутырке (она находилась в бывшей тюремной церкви) — и папа хотел незаметно для меня сунуть мне в брюки свой скудный кусок хлеба. Вот, что значит отец, Вячеслав Григорьевич! ведь мы там получали всего 450 граммов хлеба в день, и не имели никаких дополнительных, ни больничных, ни генеральских пайков. В камере № 11 мы встретили Вдовенко. И вот, они оба, и папа, и он, все хотели меня — кормить! Этих минут забыть нельзя. И когда нас всех втроем вызвали для переезда в пересыльную тюрьму Красная Пресня, то в ней, при переезде, папу и Вдовенко вернули назад в Бутырку, как «негодных по состоянию здоровья для дальнего этапа». Там, я папу и видел последний раз. Вот и все. Умер он 13 октября 1947 года».
На этой печальной ноте публикация завершена, так была перевёрнута очередная страничка в печальной истории нашего народа в ХХ веке.