— Перед смертью не напрыгаешься! — весело подмигнул чернявый пулеметчик. — Пожалуйте под душ! — И он начал их поливать струей раскаленного свинца. Огонь со стороны фашистов заметно ослабел, но над лесом вновь надрывно загудели самолеты, опять засвистели фугаски, и песчаные холмы окутались клубами дыма и пыли. Осколком бомбы бригадный командир был тяжело ранен в руку. Перевязав наспех рану, комиссар, улучив удобный момент, послал на мост сапера, приказав ему еще раз тщательно осмотреть, на месте ли мины, и ждать там прибытия его самого, комиссара.
После бомбежки бойцы изредка постреливали из единственной уцелевшей пушки, чтобы дать знать немцам, что заслон еще жив, не думает трогаться с места и напрасны все их попытки пробиться к мосту. Тем временем на уцелевшую машину погрузили всех раненых и приказали водителю мчать за реку и потом ехать дальше. На машину положили и оставшиеся исправные пулеметы. Около орудия были теперь только комиссар да чернявый пулеметчик. Они продержались еще около часа, отпугивая редкими выстрелами группы автоматчиков, пытавшихся пробиться вперед. Потом, сняв с орудия замок и закинув его на дно воронки от фугасной бомбы, начали отходить, пробираясь напрямик к мосту. С ними были ручной пулемет и автомат. Немцы снова попытались высунуться из-под поврежденных танков. Им никто не отвечал. Осторожно, опасаясь вновь попасть в западню, гитлеровцы продвигались вперед, ползли, делали короткие перебежки. Приблизившись вплотную к песчаным высоткам, они бросились в атаку, бешено горланя, беспорядочно стреляя из автоматов. Велико было их разочарование, когда они застали пустые щели, разбитые, непригодные пушки, кучи стреляных снарядных гильз. Вокруг было тихо, пустынно, ни один человек не отозвался ни словом, ни стоном. Немцы бросились по дороге к мосту.
Бригадный комиссар и пулеметчик вбежали на мост, когда на береговой круче, метрах в полутораста позади, показались первые фашисты. Затрещала автоматная очередь, пули просвистели в воздухе, скользнули по настилу моста, запятнав его белыми рваными отметинами. Комиссар схватился здоровой рукой за ногу. Сквозь пальцы сочилась кровь.
— Ложитесь, ложитесь, товарищ комиссар, и потихоньку ползите на тот берег! — крикнул пулеметчик, огрызаясь на гитлеровцев длинной пулеметной очередью. Фашисты на минуту притихли. Видно было, как они спускались по дорожному въезду вниз, скрываясь за глинистыми буграми, за дуплистыми вербами.
Превозмогая жгучую боль в ноге, комиссар полз, прижимаясь к боковой перекладине моста. От досок пахло смолой, резиной. Натертая тысячами шин, поблескивала, как лакированная, наезженная колея моста. Кружились, звенели перед глазами золотистые осы, суетились, как ни в чем не бывало, зеленоватые мухи, тонкий комариный звон стоял в ушах. Порой мелькали в глазах какие-то серые точки, комиссар опускал в бессилии голову, приникал всем телом к согретому солнцем настилу. Но когда подбитая рука нечаянно падала на доску, жгучая боль вновь приводила его в сознание. Несколько пуль прозвенели над головой и пронзительно засвистели, ударившись рикошетом в железную перекладину. Навстречу, пригибаясь к настилу и отстреливаясь из винтовки, бежал сапер.
— Назад, назад, делай свое дело! — громко крикнул комиссар. Но сапер подхватил его под руки и потащил на берег. Комиссар потерял сознание.
Когда он, наконец, пришел в себя, то увидел, что лежит в глубокой песчаной промоине, которая осталась, должно быть, со времени паводка. Над головой стояло густое облако пыли и дыма, медленно сыпался откуда-то песок. Над комиссаром склонился сапер, перевязывая ременным жгутом перебитую ногу.
— Где же он? — тихо спросил комиссар, прикрыв от боли глаза.
— Пулеметчик убит на самом мосту… Его автоматчики пристрелили.
Запыленное лицо сапера потемнело еще больше. Он натужно орудовал одной рукой, помогал ей зубами, силясь закрутить жгут. Другая рука его была ранена. Он передохнул, вытер ладонью вспотевшие виски, начал неловко свертывать цыгарку. Бумажка не поддавалась пальцам одной руки, рассыпалась махорка, но в конце концов неуклюже свернутая цыгарка задымила, сапер еще несколько раз послюнявил ее языком, чтобы не расклеилась. Он раза два затянулся, потом сразу спохватился:
— Простите, товарищ комиссар, может, и вам скрутить?
— Нет, нет… извини, я совсем забыл: тут в сумке коробка папирос, зачем же тебе крутить, возьми и кури готовую.
— Что вы, что вы? Пусть вам остается. У меня еще целая пачка махорки в запасе, я вам достану…