— А это уж не твоя забота…— сухо оборвал его все тот же командир в зеленой пограничной шапке, с бледноватым лицом, на котором резко выделялись подстриженные черные усики.— Мы вот хотим есть, понимаешь?
— А боже мой! Так бы и сказали, товарищ. Чего же мы стоим здесь? В ногах правды нет.
— Что? — переспросил человек с черными усиками.
— Я говорю: чего стоять? Пожалуйте в хату. А поесть доброму человеку всегда у меня найдется.
Военные прошли солдатским шагом по хате. Астап суетился, притащил из чулана два горлача кислого молока, копался в каморке, достал из кадки самый лучший кусок сала.
— Так что, товарищи, извиняйте, если, что, без хозяйки я… Чем богаты, тем и рады. Пожалуйста, пробуйте, угощайтесь. Да не обессудьте… Хотя сало, слава богу, ничего, кабанчик был пудов на семь.
— Ты, старик, зубы не заговаривай, а лучше приготовил бы яичницу, а то поставил на стол бог знает что.
— Простите! — растерялся Астап, не зная, как лучше потчевать гостей.— С яичницей у меня, как бы вам сказать, прорыв… А все через курицу. Птица эта, как известно вам, дюже нежная, деликатная, она и присмотра требует деликатного, женской руки требует это создание… Я, к слову говоря, могу и медведя пощупать, но… извиняйте, чтобы, скажем, это творение, так уж нет. Пусть ее коршун щупает. Поэтому и не держу… — Правда, петушка для порядка завел. Больше за его голос. А чтобы он не томился в одиночестве, с ним и курка одна здесь тупает. Где же ты из нее этих яиц наберешься! Если и заведется в гнезде, так малый его и употребит, сырые наловчился пить! — И Астап взглядом показал в окно на Пилипчика, который умывался возле криничного желоба, поднимая целые фонтаны брызг, сверкавшие всеми цветами радуги на утреннем солнце.
Лейтенант слушал Астапа и улыбался кончиками губ. Остальные молчали, сохраняя на своих лицах какое-то бессмысленное выражение, будто ни одно слово не доходило до их слуха и не трогало их. Лейтенант скупо бросил:
— Однако ты говорун, старый пень, как в три жернова мелешь.
— А почему вы ругаетесь, товарищ? — недоуменно спросил Астап, разрезая буханку хлеба.
— Ругаюсь? Какая там ругань? Тебя подогнать нужно хорошенько, чтобы поворачивался быстрей. Вместо того чтобы рассказывать басни, взял бы эту курицу да на сковородку, вот и был бы ладный завтрак.
— Да что вы, разве наешься одной курицей, пользы от нее столько же, как от рака.
— Рака, рака…— передразнил его лейтенант.— Кислым молоком надумал командиров угощать…
— Простите меня, не знаю, чем я вас прогневал, чтобы меня так обижать?
— Ладно, ладно, шевелись! — немного подобревшим тоном приказал лейтенант и спросил: — Синий мост знаешь?
— Это который на чугунке? Знаю…
— А дорогу к нему?
— А какая там дорога? Через село, потом через поселок — и сразу мост…
— А через лес?
— Через лес? Зачем? Там никто не ходит, неудобно по болотцам и дальше намного.
— Кому неудобно, а военным везде удобно. Понятно тебе?
— Почему не понятно.— Астап говорил уже без всякой охоты. Куда девалось все его красноречие. Он говорил уже вяло, довольно безразлично приглашал к столу.
Военные аппетитно налегали на сало, молчали, занятые едой. Только лейтенант, причмокивая и сопя над свиной шкуркой, буркнул под нос:
— Ты вот после и расскажешь нам про дорогу на мост. А может быть, сам проведешь.
— Почему не провести? Можно и провести… А вы угощайтесь, угощайтесь! Я еще сбегаю в чуланчик, свежего творожку принесу. А может, и в самом деле, товарищи, эту курицу на провиант пустить? Если, скажем, ее с картошечкой, да с салом, да с укропом, так оно выйдет в самый раз.
Лейтенант немного оживился:
— Давно бы так, старик. А то зубы только заговариваешь, оскомину набиваешь своими куриными баснями. Действуй!
Вскоре на дворе усадьбы лесника послышалось отчаянное кудахтанье курицы, которая будто разгадала намерения хозяина и не проявляла особого желания преждевременно попасть на сковороду. Неловкий Астап никак не мог рассчитать своего бега и проносился далеко вперед, когда курица неожиданно бросалась как безумная куда-нибудь вбок. Но ловкий Пилипчик загнал ее наконец под крыльцо клети и быстро пленил, схватив за крылья. Деликатное созданье отчаянно кудахтало, и Астап успел на ходу шепнуть Пилипчику несколько слов. Тот сразу же смылся со двора и, незаметный за деревянной огорожей, перебрался через речку, бросился по лесной тропинке на поляну, где паслась Астапова кобыла. Спустя минуту, отчаянно размахивая продранными локтями и колотя изо всех сил голыми пятками по конским бокам, Пилипчик мчался по лесу.