— Несколько дней назад поэт ехал на нашем пароходе из Твери, сидел в рубке, рассказывал стихи и пел песни. Веселый старик…
Солнце уже опускалось к западу и часто пряталось за быстро бегущие осенние облака, как загудел свисток. От устья Шоши показалась лодка, плывущая навстречу пароходу, который замедлил ход. Ловкий паренек причалил к корме. Мы расстались с «Чернышевским».
Уже на берегу, паренек указал нам направление к деревне Низовке и рассказал, где находится дом дедушки Спиридона, Когда мы прошли несколько десятков метров, нам встретились бегущие с удочками мальчики. Они остановились, поклонились нам. Один из них подошел ближе.
— Вы не к дедушке ли Спиридону? — спросил он и вызвался проводить нас.
Чем ближе мы подходили к дому народного поэта, тем сильнее бились наши сердца. Спускались сумерки, когда мы подошли к воротам дома, смотревшего тремя окнами на деревенскую широкую пустынную улицу.
Как только мы переступили порог, из-за дверей комнаты раздался звонкий девичий голос:
— Кто там?!
— Приезжие из Сибири.
Маня, внучка Спиридона Дмитриевича, узнала нас, бросилась обнимать и целовать.
Отворилась дверь комнаты. Мелкими шажками на кухню вошел седенький старичок с большой бородой, прищурился и с удивлением, как будто в раздумье, сказал:
— Да неужели это Иван Петрович и внучка Тонечка?! — и с радостью продолжал: — Милые вы мои, как доехали-то? — и начал обнимать и целовать то одного, то другого.
— Да что же мы тут стоим-то? — как бы спохватившись, заговорил он. — Проходите в комнату. Маня, Манечка, давай скорей самоварчик, да горяченькой картошечки приготовь, молока, творожку, сметанки, принеси огурчиков. Да рыжичков, Манечка, не забудь — хорошие рыжички, сам собирал…
— Да полно уж с рыжичками-то. Всех рыжичками угощаешь, да хвастаешь, что сам собирал.
Вскоре большой стол был уставлен тарелками и чашками; закипел самовар, появилась и горячая рассыпчатая картошка со свежим коровьим маслом.
Разговорам не было конца. Спиридон Дмитриевич то расспрашивал о жизни в далекой Сибири и о сибирских писателях, то начинал рассказывать о себе, об изданиях книг и стихов, переложенных на музыку. Он вставал, подходил к граммофону, выбирал пластинку с песней «Любо-весело», и мы слушали удивительные народные напевы, записанные на пластинку.
Далеко за полночь стала стихать наша горячая беседа. Я сделал попытку лечь спать, беспокоясь о здоровье Спиридона Дмитриевича, но она не увенчалась успехом. Разговор наш продолжался в его комнатке-спальне, которая была одновременно кабинетом и библиотекой. Там стояли любимые книги с автографами Л. Н. Толстого, И. З. Сурикова и др.
Свет давно погашен, а Спиридон Дмитриевич все еще не мог уснуть и после продолжительных приступов кашля, спрашивал меня:
— Иван Петрович, не спите? Подойдите ко мне.
Я подходил, садился около его кровати и слушал увлекательные рассказы о многочисленных встречах поэта с разными писателями и замечательными людьми. Только под утро он ненадолго уснул.
На другой день с утра к Дрожжину явилась делегация деревни Низовки. Они просили Спиридона Дмитриевича похлопотать насчет покупки дома для школы. Дом продавался где-то около Твери. Был назначен торг, и нужно было ехать туда.
Спиридон Дмитриевич согласился, предстояло выехать на станцию Завидово, а оттуда в Тверь. И выезжать нужно было часа в четыре дня, чтобы поспеть к поезду.
После ухода делегации наши разговоры продолжались. Он долго показывал свою библиотеку в пустом доме-зимовке. По его словам, там хранилось около четырех тысяч книг. Потом Спиридон Дмитриевич провел нас в любимый сад, в котором оказались собраны все растения Тверской губернии. Посидели с ним на скамеечке, где, бывало, любил он сидеть со своей женой Марией Афанасьевной, скончавшейся 23 марта 1920 года.
Тяжело было видеть тоску на его старческом лице, чувствовать, что смерть жены была для него еще свежей раной, сознавать, что спокойная радостная жизнь его в последние годы нарушена этим печальным событием. А между тем все напоминало о Марии Афанасьевне. Ягодные кусты, разные деревья, беседки — все это напоминало Спиридону Дмитриевичу о дорогой спутнице, и тяжелое состояние духа угнетало его. Я видел это и торопил его возвратиться в дом.
Спиридон Дмитриевич Дрожжин.
Дома нас ждал кипящий самовар и стол, уставленный разными закусками. Преодолев мрачное настроение, вызванное воспоминанием о жене, Спиридон Дмитриевич преобразился. Снова полились его увлекательные рассказы о встречах с интересными людьми.