Александр взглянул на часы и обнаружил, что он читал, не отрываясь, на протяжении нескольких часов и что уже сгущаются сумерки. Действительно, очень странно, что в этом кабинете, похожем на уединенную пещеру отшельника (или на могилу), он часто утрачивал представление о времени, и вот теперь, дойдя до злобных слов в адрес Элен, до того отрывка, где Брюде подвергал ее жесточайшему осуждению и в каком-то смысле чуть ли не выносил ей смертный приговор, Александр ощутил сначала ужасный дискомфорт, чувство страха и возмущения, перешедшие в приступ дурноты и отвращения; он почувствовал, что его начинает тошнить и что к Брюде он не испытывает теперь ни жалости, ни сочувствия, а только ненависть. Это чувство было таким острым, что он захлопнул папку и оттолкнул ее на угол стола.
Какое-то время он сидел за столом не шевелясь, обхватив голову руками, выжидая, когда рассеются причинившие ему боль видения. Наконец он раскрыл «Одиссею», которую решил перечитать вместе с другими книгами, бывшими его верными спутниками на протяжении всей жизни. Итак, после Данте — Гомер, затем придет черед Бодлера, Мелвилла, Кафки. Успеет ли он перечитать все книги, имевшие для него особое значение, сыгравшие в его жизни значительную роль? Для чего он это делает? «Для собственного удовольствия, конечно, но и на всякий случай, — вдруг подумал он, — я сейчас похож на человека, готовящегося отбыть в дальние края и потому собирающего чемоданы, хотя я и не верую в Бога, а все же следует приготовиться к переходу в загробный мир… Да, мне нужно время, на все и всегда нужно время… а этот проклятый Брюде отнял у меня его слишком много».
Внезапно Александра охватило желание отказаться от дальнейшего изучения творчества Брюде. Вернее, то был соблазн сделать вид, будто он читает дневники гадкого мальчишки, и таким образом обмануть своих «тюремщиц», ибо, разумеется, он даже мысли не допускал о том, чтобы отказаться от посещения библиотеки. Прибегнув к хитростям и уловкам, утверждая, что рукопись все труднее поддается дешифровке, он мог бы «продержаться» несколько недель, а то и месяцев. Сколько еще папок там осталось? «Три», — сказала Вера, но она или не смогла, или не пожелала сообщить, толстые ли эти папки или тонкие. Да, несколько недель он смог бы вести двойную игру… а дальше? Он не хотел об этом думать.
В течение всей следующей недели Александр, отказавшись от идеи пойти на обман, на мелкое мошенничество, продолжал усердно читать дневник Брюде, но делал это умышленно медленно. Он «разрывался» между Брюде и Гомером; «Одиссею» он спихивал на колени, когда мимо кабинета по коридору проходила одна из библиотекарш, то есть поступал как лицеист, прячущий от взора учителя запрещенную книгу.
Александр приспособился даже есть в библиотеке, что вообще-то было против всяких правил. По утрам он завтракал в отеле, а вот днем довольствовался сандвичами, которые он потихоньку с отсутствующим видом жевал, уткнувшись носом в «Одиссею». Он договорился, чтобы в отеле ему готовили сандвичи, что избавляло его от необходимости ходить в кафе или заходить самому в магазин за продуктами. Все дело было в том, что он все больше и больше жаждал одиночества, ему даже было трудно ежедневно по утрам входить в библиотеку вместе с небольшой группкой студентов-завсегдатаев, являющихся, как и он, к самому открытию.
В первых числах февраля воздух уже прогрелся настолько, что последние снежные пятна и холмики исчезли с лужаек парка, где резвились голуби и дрозды. Солнце пригревало почти по-весеннему и заливало город морем света, но Александр едва ли замечал, что солнце светит и греет иначе, чем месяц назад, потому что выходил из отеля очень рано, а возвращался лишь поздно вечером. Однако свет, проникавший с улицы, вернее, из двора-колодца через окно, был уже столь ярок, что в кабинете не нужно было включать лампу. Александр слышал, как на крыше воркуют голуби.
— Какая чудесная погода! — сказала как-то Марина в полдень, заступив на дежурство. — Словно зима уже кончилась.
— Ах вот как! Правда?
— Можно подумать, что вы не заметили!
— Да, знаете ли, здесь…
— Вы слишком много работаете, профессор! Вам следовало бы отдохнуть, поехать за город. Знаете, в окрестностях есть прелестные уголки, и совсем недалеко. Уверена, вы там ни разу не бывали.