— А может, ещё он боялся, что кто-то заглянет в его бумаги и станет насмехаться? — задумчиво предположила Варвара.
— Одно другого не отменяет, — поддержал он её. — Возможно, он был гением очень неуверенным в себе — что-то вроде напыщенной бездарности, только наоборот. Возможно, в этом и есть красота его истории — в том, что он не захотел оставлять следов и в этой неуверенности гения в своей гениальности?
— Мне так жаль Франца! — жалобно вздохнула Варвара. — Он такой замечательный! И как хорошо, что мы это увидели!
Киш кивком дал понять, что разделяет её чувства. Он уже знал, что раскопка успешно завершена, и теперь ждал, когда это поймёт и Варвара.
Озарение произошло несколько мгновений спустя.
— Киш, мы стали кафкианцами! — внезапно выдохнула она и замерла на месте, слегка согнув колени, словно это открытие её придавило. — Ты понимаешь это? Мы увидели красоту его гениальности!
— А ведь и правда! — он улыбался её радости. — Поздравляю с успешной раскопкой!
— Какие мы молодцы, — воскликнула Варвара. — Мы ведь молодцы, правда?
— Молодцы! — подтвердил он. — У нас получается отличный тандем!
— Киш, давай обнимемся!
Он остановился, быстро огляделся по сторонам, наугад сунул транспарант одному из идущих следом кафкианцев и крепко обнял Варвару, чувствуя, как она привстаёт на носках, и его шею обвивают её горячие руки, и запах её волос, пронзая мозг, бьётся о стенку черепа в районе темени.
— Я думала, ты меня поцелуешь, — поделилась Варвара, когда объятия с большой неохотой разомкнулись. — Мне так показалось.
— Тебе не показалось, — признался Киш, — я еле удержался. Хотел, но вдруг понял, что так можно смазать хорошую концовку. Мы же хотели обняться, как сообщники, обстряпавшие удачное дельце. От полноты чувств, так сказать. А поцелуй — это уже начало совсем другого дела. Не имеющего к Францу никакого отношения.
— Ты любишь ясные чувства, — оценила она. — Из тебя бы вышел хороший тенетерапевт.
— Сомневаюсь, — засмеялся Киш. — Я даже не знаю, что это такое — любить чувства.
Он забрал обратно свой транспарант у терпеливо ожидающих окончания лирической сцены следующих за ними собратьев по Кафке, и они кинулись догонять ушедших вперёд.
— Вообще-то, это хорошо, что ты не тенетерапевт, — продолжала Варвара, когда они снова перешли с ускоренного шага на степенный. — А то мы бы были не сообщниками, а соперниками. А с чувствами всё просто: нам нравятся одни состояния и не нравятся другие. Есть люди, которые любят смешанные чувства: им нравится погрустить или насладиться страхом, — это такой эмоциональный романтизм. А есть представители классицизма — люди, которые предпочитают ясные чувства…
— Получается, я — классицист? — засмеялся Киш. — Старею, однако: раньше меня больше привлекал романтизм… Слушай, а ты сказала: если бы я был тенетерапевт, мы бы стали соперниками. Ты такая ревнивая к успеху коллег?
— Не очень, — помедлив секунду, ответила Варвара. — Ну то есть ужасно. Нечасто ревную, но если ревную — гори земля, замёрзни солнце. А ты?
— Тоже нечасто и тоже сильно, — снова засмеялся Киш. — Мы с тобой страстные натуры!..
Пройдя улицами и переулками, отряд спустился к набережной Влтавы. Здесь вечерняя, остывающая от зноя Прага, была особенно прекрасна. Шедшее с горы солнце блистало на крышах соборов и на лёгких волнах реки, отражалось в стёклах узких старинных окон, золотило стены домов.
Внезапно Киш почувствовал, что он счастлив. Рад детской, переполняющей радостью, какая бывает от наступления долгожданных огромных каникул и полученных за хорошие отметки подарков, и ожидающихся приключений. Всё это — только ещё сильней, потому что рядом была Варвара.
— Милая, — окликнул он её сверху.
— Да? — она подняла к нему лицо.
— Я тебя люблю!
— Киш? — Варвара не столько удивилась, сколько не ожидала услышать его признание сейчас.
— И всех люблю!
— Ты сошёл с ума! — засмеялась она, догадавшись.
— То ли ещё будет! — весело подхватил он. — Ты ведь тоже счастлива?