- Чуть не попались. Еще доля секунды и Арго пронюхал бы про наши планы.
Фея грустно покачала головой из стороны в сторону. Шарли продолжил:
- Сейчас важно не дать пронюхать о наших планах никому, включая Арго. Кто знает, на что способен этот человек. Но, то, что в нем есть червоточина – это точно. С ним нужно быть всегда начеку.
Шарли скривил нос:
- Пойдем поскорее на улицу. Мне необходимо избавиться от запаха горечи Арго.
Лили согласно кивнула. Ей и самой уже не терпелось проветриться. Да и вообще – им обоим уже давно было пора по домам. Лили заждались родители, да и домашнее задание себя само не сделает. Шарли же хотел уделить время разработке плана. Ведь одно дело найти девушку на роль сказочницы и совсем другое – убедить ее в том, что ей предстоит сделать в будущем. На это, скорее всего, уйдет немало времени и сил. Хорошо, что магия есть – она непременно поможет убедить «обнаруженное зеркалом существо». Не зная имени, Шарли и Лили использовали именно эту фразу для определения девушки.
Ах, да! Я упустила одну маленькую, но существенную деталь - этой девушкой оказалась я.
Глава 3
Меня зовут Джун. Почему именно такое имя выбрали для меня при рождении – не имеют понятия. Да и спросить мне не у кого. Судя потому, что сестра из храма Христа Спасителя нашла меня на пороге святыни, родителям я была совершенно не нужна. Да, это был момент, весьма, художественный – подобное часто можно встретить в книгах или фильмах. К сожалению, в моем случае это был не вымысел, а самая настоящая правда. Сестра Вайолет (именно так зовут эту чудную женщину) практически сразу же пристроила меня в Дом Малютки в надежде на то, что мать одумается или же если я кому-то приглянусь, и меня удочерят. Ни того, ни другого не произошло. Но прежде чем отдать меня туда, мне дали имя, которое до сих пор совершенно не ассоциируется у меня с девушкой. Скорее оно больше подошло бы молодому парню. Хотя фигурой я вполне смахивала на подростка мужского пола, так что, быть может, имена действительно определяют нас и нашу жизнь.
В Доме Малютки мне жилось вполне сносно. Я толком не помню всего, что со мной происходило, но когда мысленно я возвращаюсь в те далекие времена, в животе становится тепло от ощущения сытости, а на душе легко от хорошего отношения к воспитанникам. Пробыла я там совсем немного. Где-то в возрасте четырех лет меня определили в интернат и моя сытость и умиротворенная сказка закончились – я впервые столкнулась с трудностями и непринятием. Как бы мне не хотелось мысленно возвращаться в те времена, я все-таки себя пересилю. В конце концов, это учреждение меня воспитало, и именно здесь я провела внушительную часть своей на тот момент бесцветной, безвкусной и не ароматной жизни.
Так вышло, что вместе с нами учились и «домашние дети», как мы их прозвали за глаза. Они были аккуратно одеты, всегда опрятны и ухожены, волосы девочек были заплетены в искусные косы, а на головах мальчишек никогда не красовались кепки – это же не прилично! Они прилежно учились, тянули руки на занятиях, на переменах доставали из рюкзаков заботливо приготовленные родителями бутерброды и общались исключительно с себе подобными – «домашними» чистенькими детьми. После занятий их забирали любящие родители и ночью они сладко засыпали в своих уютных кроватях на свежих ароматных простынях.
Мы их недолюбливали, признаюсь. Не потому что у них был дом, а у нас нет. Просто при одном взгляде на нас их носы моментально задирались, и во взгляде чувствовалась неприязнь. Понятное дело, что сами до такого они бы никогда не дошли – родители подсказали. За это мы их призирали и одновременно с этим, завидовали им. В голове не укладывалось, каково это, когда ты сыт и не воруешь с кухни хлеб, пряча его в наволочки подушки. Это мой особый секрет - под подушкой прятать еду было гиблым делом – воровали. А вот наволочки проверяли не все, и можно было быть уверенным, что ночью с голода не умрешь.
«Домашние дети» никогда не попадали в передряги. Не убегали от собак среди гаражей и не лезли на крышу, которую только что покрыли смолой. Вот же досталось мне от воспитательницы за грязные джинсы и засмоленные волосы. Тогда впервые в жизни меня подстригли, если срезание косы одним рывком ножниц можно назвать стрижкой. Еще минуту назад ты вроде бы как девчонка, об этом говорят твои волосы, и потом ты резко превращаешься в русого худощавого мальчугана в рваной футболке и разбитыми коленями.
«Домашних» детей воспитатели не наказывали. Максимум – грозились рассказать об их проступках родителям. У нас родителей не было, и воспитательный процесс ложился на плечи самих воспитателей. Меры были радикальные – оставить без ужина, заставить чистить картошку на детей всех групп интерната, приказать вымыть полы в кухне и прочее. Наверное, поэтому физический труд мне дается легко, несмотря, на мою худощавость. Да и работой я в принципе не брезгую.