– Ни черта вы не знаете! – Баркли вытянул руку из-под простыни и сжал бороду в кулак, но скоро рука разжалась и бессильно упала на грудь. – Ну ладно, – сказал он погасшим голосом. – Это я так… ни к чему… Вы славный малый, напористый, честолюбивый…
– Джон, прошу вас…
– Вы вернетесь на Землю, напишете труд о проблемах контакта и вообще… прославите свое имя.
– Можно подумать, что вы не писали труды, – сказал Коротков недовольно, – что вы не старались врубить свое имя в науку.
– Писал… старался… Потому что был молод. Мне нравилось прилетать на Землю и привлекать к себе внимание. Особенно женское. – Баркли невесело засмеялся, но тут же оборвал смех. – Для чего вы занимаетесь наукой, Станислав? – спросил он, помолчав.
– Как – для чего? – Коротков пожал плечами. – Чтобы приносить пользу обществу, людям.
– Ну, конечно. Я и не ожидал другого ответа.
– А вы бы дали не такой ответ?
– Нет. Я занимаюсь наукой, потому что это доставляет мне наслаждение. Ну ладно… Идите… Я, пожалуй, посплю.
В кают-компании Морозов размышлял над картой, составленной Баркли. Правильные чередования выступов и впадин, и верно, напоминали дома и улицы города. Что ж, если вспомнить гипотезу Шандора Саллаи о далеком прошлом этой планеты, вышвырнутой взрывом сверхновой из своей звездной системы…
Всезнающий Черных, сидевший рядом, подтвердил: да, так могло быть – расплавленная горная порода, стекая с хребта, залила город, погребла его навеки. Но такая катастрофа наверняка уничтожила бы всякую жизнь на планете.
– Если это действительно город, – сказал Морозов, – то здесь, надо полагать, погибла серьезная цивилизация. Каким образом Плутон был заселен снова… как возникла эта популяция со своим Деревом – вот вопрос.
– А может, она широко распространена в космосе? – В глазах Олега Черных блеснул огонек азарта. – Ведь таких планет, как Земля, удобных для жизни в нашем понимании, в Галактике страшно мало – верно? Гораздо больше неудобных – холодных, лишенных морей и атмосферы. Следовательно? Должны быть более распространены формы жизни вроде той, что мы видим на Плутоне. А что? Галактическая цивилизация, которой доступны почти все планеты с твердой поверхностью. Они не нуждаются в сложной техносфере. Они высаживаются со своими тау-аккумуляторами и…
– Ну, понесло вас, Олег, – усмехнулся Морозов. – Для того, чтобы высаживаться, надо, как минимум, иметь корабли, то есть именно сложную техносферу. Не думаете же вы, что им достаточно вспорхнуть, чтобы полететь за тридевять парсеков?
– Кто их знает? – Олег смущенно почесал мизинцем кончик носа.
Вошел Коротков.
– Заснул, – сказал он в ответ на вопросительный взгляд Морозова. – Очень встревожен, хотя и сдерживается. Считает, что у него началась космическая болезнь, – к сожалению, он, по-видимому, не ошибается.
– Скверно. – Морозов посмотрел в иллюминатор, за которым смутно виднелась графитовая поверхность Плутона. – Надо быстрее доставить его на Землю… Роджер, что там в последней радиосводке – есть какие-нибудь корабли в нашей части Пространства?
– Поблизости – никаких, – поднял Чейс бритую голову от шахматной доски. – Да ничего с ним не сделается. Пересилит. Я знаю Баркли.
Морозов покачал головой. Никому еще, насколько он знал, не удавалось пересилить космическую болезнь. Бывало, что удавалось замедлить ее течение, но не более того. Скверно, скверно… Радировать на Землю, свернуть до срока экспедицию и стартовать домой?.. Радировать, конечно, надо, а вот сворачивать работу… Вдруг представилось: Марта звонит в Управление Космофлота, и ей, как обычно, говорят – все в порядке, экспедиция идет успешно, – минуточку, минуточку, вот только что принято решение прервать экспедицию, там кто-то заболел… нет, нет, заболел планетолог Баркли… да, они стартуют на Землю, ждите через три месяца…
Прервать экспедицию, когда наметились первые обнадеживающие результаты?
Ах, Марта, если б ты знала, как трудно принимать решения…
– Вы не возражаете, коммодор, если я заведу какую-нибудь музыку? – спросил Грегори. – Да-да, тихую и ненавязчивую. – Он включил искатель кристаллофона и, прищурясь, прочел: – «Нуланд, опера „Викинг“, хор гребцов». Не пойдет? «Свадебные песни Соломоновых островов». Тоже не хотите? Ну, я просто не знаю… А, вот, кажется, тихая вещь – романсы Шумана из цикла «Любовь поэта». Пойдет?
– Можно, – кивнул Морозов.
– «Я не сержусь», – объявил Грегори и несколько минут слушал романс, размягченно улыбаясь. – А вот знаете, что я вспомнил? – сказал он. – Однажды я снимал на Кавказе фильм. Охота на бео… безоарового козла – такой, значит, был сюжет. Кабарда, верховья реки Черек, горы, в голубом небе сияет снежная шапка Шхары – красота вокруг необычайная. Со мной были два кабардинца, великие охотники. Целый день мы плутали в горах, выследили и подстрелили двух козлов, и один упал в глубокую пропасть. Под вечер вышли к речке, стали устраиваться на ночлег. Как раз я спустился к воде умыться и вдруг слышу шорох, катятся камни, – и в речку плюхнулось что-то мохнатое, рыженькое, как прическа у нашего друга Олега. Не успел я сообразить, что это такое, как услышал тихое рычание, оглянулся – силы небесные! Скачками бежит к воде человек не человек, обезьяна не обезьяна, вся покрыта бурой шерстью, ручищи длинные…