Нет, господин Цельсий, плохо вы мне помогаете. Совсем плохо…
На столе коротко прогудел видеофон. Буров не обратил на вызов никакого внимания. Он лежал на диване, закинув руки за шею, и думал. Весь день он сегодня не выходил из своей комнаты в общежитии. Ни на лекцию не пошел, ни в вычислительном центре не работал, ни к очередному самоэкзамену не готовился. Лежал и думал. Рядом, на низком столике, среди книг и пленок, стояла коробочка с ментоловыми пастилками – Буров грыз их одну за другой. Перед глазами у него висела огромная таблица, сделанная им самим и понятная ему одному. В эту таблицу было вложено многое: основные сведения из астрофизики, закодированные опять-таки самим Буровым разработанным кодом, проблемы «ближние» и «дальние» и сроки их изучения, и еще тут были знаки, отражающие «процесс самонаблюдения», и какие-то загадочные рисунки, о которых Веригин говорил, посмеиваясь, что это запись буровских сновидений.
Опять прогудел вызов. Буров выхватил из-под головы подушку, запустил ею в видеофон, но не попал. Он встал, и диван тотчас бесшумно убрался в стену.
Буров пошарил в стенном шкафу, вытащил дорожную сумку и поставил ее на стул. Затем сгреб рассыпанные по столу кассеты с микрофильмами, рабочие пленки и побросал их в сумку. Туда же отправился табулятор. Некоторое время Буров стоял в раздумье, перелистывая толстый том с крупным тиснением «ТАУ». В горле неприятно щипало: наглотался ментола. Потом, захлопнув книгу, Буров залез на стул и начал отшпиливать от таблицы кнопки.
Тут в дверь постучали.
– Ты дома? – Костя Веригин просунул в приоткрывшуюся дверь круглую, коротко стриженную голову. – Дома, – сказал он кому-то в коридоре. – Полюбуйтесь: кажется, собирается залезть на потолок.
Вслед за Костей в комнату вошли Марта Роосаар и Инна Храмцова.
– Илья, почему не отвечаешь на вызовы? – сказала Марта с порога. – Безобразие какое. Битый час тебя разыскиваем.
– А что случилось? – спросил он, продолжая отшпиливать таблицу. – Приближается цунами?
– Ни капли не остроумно! – Марта тряхнула золотой копной волос. – Через полчаса начнется вечер споров у философов. Мы вчера еще сговорились пойти – ты забыл?
– Не забыл. Просто передумал.
– Почему?
– Почему, почему… Потому что – в священном писании, что ли, сказано? – ненавистны мне пиры ваши.
– Какие пиры? Что за чепуху ты несешь, Илья? Слезь, пожалуйста, со стула!
Буров, не отвечая, выковырял последнюю кнопку, таблица с шуршанием перегнулась пополам. Спрыгнув со стула. Буров принялся за нижний ряд кнопок.
– Помочь тебе? – спросила Инна и, не дожидаясь ответа, стала отшпиливать таблицу с другой стороны.
– Добрая душа, – пробормотал Буров. – Возьми ментоловую конфетку, больше нечем тебя отблагодарить.
– Может быть, ты объяснишь, Илья, что происходит? – сказала Марта, пройдясь по комнате и остановившись перед раскрытой дорожной сумкой. – Куда это ты собрался? Впрочем, не отвечай, если не хочешь.
– Ну почему же, – сказал Буров, аккуратно складывая таблицу. – Я ухожу из института, вот и все.
– Ты что – шутишь? – Веригин изумленно воззрился на друга.
– Никогда в жизни не говорил серьезней.
– У тебя было объяснение с Шандором? – догадался Веригин. – Из-за статьи?
– Допустим.
– Илья, это просто смешно, – сказала Марта. – Ты написал обидную для Шандора статью, а теперь демонстративно уходишь из института. Как это понять?
– Разъ-яс-няю, – подчеркнуто ответил Буров. – А – учитель Шандор достаточно умен, чтобы не обижаться на меня. Б – в моем уходе нет ничего демонстративного, я ухожу просто потому, что в институте мне больше нечего делать.
– «Нечего делать»! Как не стыдно говорить такое!
– Представь себе – не стыдно. Я отношусь к Шандору с величайшим пиететом. Он научил меня мыслить самостоятельно, и дальше я пойду сам. Не вижу в этом ничего постыдного.
– Илья, подумай как следует, – сказал огорченный Веригин. – Последний курс, последняя практика. Сделать глупость легче, чем потом исправить ее.