Потом я увидела близняшек, бегущих из школы, размахивающих сумками, и через минуту они ворвались в комнату и повисли у меня на шее. Лиза стала требовать, чтобы я немедленно нарисовала ей верблюда, а Галя – чтоб я посмотрела, как она научилась подтягиваться на шведской стенке. Вошла мама и сразу навела порядок: девчонкам велела идти умываться и переодеваться, а меня повела в папин кабинет. Она усадила меня в кресло, прошлась взад-вперед и, остановившись у чертежной доски, сказала:
– Надя…
Она волновалась, не знала, как начать. Опять меня охватило предчувствие, как тогда при видеоразговоре, и я спросила:
– Что-то случилось? С отцом?
– Да.
Она быстро заговорила о том, что отец со своей группой спроектировал новый ракетный двигатель, получивший очень высокую оценку на испытаниях. Я это знала. Но то, что мама сообщила потом…
– Вбил себе в голову, что должен непременно сам проверить двигатель в длительном полете. Никогда не вспоминал, что был когда-то бортинженером, а теперь твердит, что хочет лететь. Вдруг заявил, что намерен добиваться участия в Третьей Плутоновой.
– Отец хочет лететь на Плутон?! – Я была поражена.
– Я умоляла, требовала. Он сказал, что это только неясные планы… Но, по-моему, он уже связался с кем-то в Космофлоте, ведет переговоры. Понимаешь, решается вопрос о классе корабля, и если утвердят класс «Л», на котором устанавливаются эти новые двигатели…
– Постой, мамочка. Отца никак не могут взять в полет – по возрасту и неподготовленности.
– Конечно! Но ты не представляешь, как он упрям! Говорит, что ему достаточно пройти тренировочный курс. Что в Космофлоте особое отношение к семье Заостровцевых… Мне кажется, на него влияет Морозов, ведь его утвердили начальником экспедиции.
– Вряд ли, – усомнилась я. – Не думаю, чтобы Морозов…
– Ах, не знаю, не знаю! Вдруг в них просыпаются мальчишки, и тогда никакого сладу… Надя, я просто потеряла голову. – Мама подошла, схватила меня за руку. – Ты должна мне помочь. Ты ведь знаешь, какая у отца повышенная чувствительность к энергетическим воздействиям. Для него долгий полет, тем более к этой ужасной планете, станет губительным! Этого нельзя допустить!
– Нельзя, – кивнула я.
– Значит, ты поможешь мне удержать отца? От безумного шага?
Ее руки, которыми она стискивала мою, были горячими. Под дверью скреблись и ныли близняшки – они жаждали общения со мной. Мама прикрикнула на них и снова спросила:
– Значит, поможешь? Отец с тобой очень считается, Надюша. Поговори с ним, ты умеешь.
– Хорошо, – сказала я.
И потом, когда близняшки потащили меня в детскую и я принялась рисовать верблюда в Лизин альбом и кавказского пленника в Галин, оглушаемая их трескотней, – я все думала об отце, о неожиданном его решении. Я знала его добрым, меланхоличным, замкнутым. Он казался всегда готовым со всеми согласиться. Ни единого шагу в жизни не сделал без маминого ведома, без маминого согласия. Мне бывало по-детски – по-глупому! – обидно, что отец какой-то незаметный, что нельзя похвастать его силой или знаменитостью…
Галя, выпучив глаза и громко дыша, четыре раза подтянулась на шведской стенке, а Лиза крутила на себе обруч, они показывали все, что умели, без утайки, и ревниво воспринимали мои похвалы.
– А я умею лучше! – кричала то одна, то другая.
Толстенькие, шумные, они были переполнены энергией доверху, по самые банты.
Близняшки тянули меня танцевать, но что-то не хотелось. Я села к пианино и заиграла «Половецкие пляски», и это было как раз то, что нужно моим дорогим сестричкам. Они затопотали, завизжали – дело пошло.
Вдруг я услышала:
– О, Заостровцевы – в полном сборе!
Обернулась и увидела отца. Честное слово, я не сразу его узнала – таким помолодевшим он мне показался.
Отец, широко улыбаясь, пошел ко мне, я кинулась к нему, мы обнялись. И в голосе его звучали незнакомые мне бодрые нотки:
– Рад, рад. Давно не видел. Похорошела! – И – близняшкам, прыгавшим вокруг нас: – Угомонитесь, стрекозы!
Мы сели. Отец стал расспрашивать, что и как у меня, и о Лавровском, конечно. А когда я упомянула, что опыт был не остановлен вовремя, отец покивал, наморщив лоб, и сказал:
– Понятно. Вовремя останавливаются те, кто идут вторыми. А первые действуют на ощупь…
– А что нового у тебя? – спросила я.
– У меня все в порядке, – ответил он и встал. – Я зверски голоден. Пойдем поможем маме накрыть на стол.