Он начал таиться от Мелианы, уезжать из дома на несколько дней без объяснений – куда и зачем. Она страдала – у них как раз родился сын, и ей приходилось нелегко. Ребенок был капризен и много плакал, а Мелиана старалась ухаживать за ним сама, даже грудью кормила, хоть это и не было принято в обществе. И тогда я прибегла к своему дару. Дух открыл мне, что Эдуард попал в лапы к Амалии. Вокруг трубили об их романе, но на самом деле брат был нужен ей не для утех или супружества. Она обманом завлекла его к себе и привязала, что барана на веревке. А потом тянула из собственного внука силы, продлевая свой век.
Вот тогда я и не выдержала! Кровь кипела, и никакие предосторожности не заставили меня одуматься, оглянуться и оставить брата на волю судьбы. Хоть дух и говорил мне, что в лапы Амалии он попал добровольно – устал от детского плача и сонного вида Мелианы и решился на адюльтер. А тот, кто решился на грех становится легкой добычей таких, как Амалия. Будь она простой женщиной, он нагулялся бы и вернулся в семью. Но теперь ему грозила гибель. Памятуя, что уже потеряла одного близкого человека из-за того, что сидела сложа руки, я ударила.
Нет, не по Амалии. Я попыталась воспользоваться ее же фокусом и переманить Эдуарда к Мелиане. Ведь он любил ее, хоть и стал остывать последнее время. И он вернулся. Только на следующий день заболел Ольгуша – жабья болезнь колотила его ознобом и жаром. Всё шло к концу, и я понимала, что других детей у Эдуарда и Мелианы уже не будет. Они стали словно чужими, а брат так и вовсе превратился во что-то противное и слащавое. Своей силой я только исказила магию Амалии, и теперь он был так опутан всей этой требухой, что и сам Ахаюро бы не смог распутать! Разве что – перерубить этот узел, и только тем освободить его!
Мелиана и Эдуард ссорились по несколько раз в день – били посуду, кидались друг в друга всем, что попадалось под руку и кричали, кричали, кричали! Они будто забыли о ребенке, от которого по очереди отказывались доктора. Ольгуша горел и таял. Помню, как с детской кроватки на меня смотрели водянистые впалые глазенки. Такие огромные и жуткие… Он знал, что уходит, и ничего не просил, ничего не требовал. Впервые он стал тих и смирен. Я сидела у его постели день и ночь. И когда в округе не осталось никого, кто сумел бы помочь, сама взялась за дело. Почему я медлила, спросишь? Дух открыл мне, что если вмешаюсь в судьбу мальчика, то расплачусь своей жизнью. И тогда это меня остановило. Я струсила. Я ненавидела себя, смотрела, как умирает племянник, и боялась за собственную шкуру!
Но сделать шаг оказалось не так трудно, как мне казалось. Стоило отрешиться от себя, как сомнения растворились, как сахар в горячем чае. И тогда же пришло знание, что нужно сделать. Я взяла кольцо – то самое, что ты теперь носишь, и надела его на палец Ольгуше, а потом заполнила его своей силой. Всю – до капли, я отдала ему. И это спасло жизнь моему племяннику. Меня же удалось привести в чувство только через несколько дней. Помню, как падала в пропасть, но кто-то гораздо сильнее держал меня будто на ладони и не давал добраться до дна. А потом был яркий свет и знакомые лица, смотревшие со скорбью и жалостью.
Оказалось, что вместо жизни дар отнял у меня красоту. Я окривела ртом, порябела, ноги утратили крепость и без помощи ходить не получалось. В двадцать лет я стала толстой развалиной. Смотрела в зеркало и понимала, что счастья, о котором мы с Жанни мечтали когда-то, в моей жизни уже не будет. Никто не решится сделать предложение такому уроду. Но такой человек нашелся. Тот самый франт, что когда-то делал мне знаки внимания, не отступил и тогда, когда увидел меня. Да, он отшатнулся, но после беседы тут же сделал мне предложение. Сказал, что любит меня и такой и постарается сделать всё, чтобы я чувствовала себя женщиной, клялся увезти к берегам Навини, не понимая, к каким силам взывал. Наивный был юноша… Добрый…. И тогда я поняла, что если соглашусь, то действительно буду счастлива. Только тогда у меня непременно родится дочка, а потом – внучка. И она получит мой дар, моё проклятье. А я этого не хотела. И отказала франту. Кажется, он уехал в другую страну и там прославился как поет или писатель – не помню. Но до сих пор храню его письма – теплые и нежные. Они не раз согревали меня, когда на пороге топталась новая беда, которую приходилось впускать в дом.