- И как же ты попала сюда? Ветром унесло?
- Кажется, меня околдовали, - робко залепетала я и поняла, что проигрываю окончательно.
- А! Тогда понятно.
И тут я совершила очередную глупость – вскочила с постели, схватила его за руку и принялась тараторить, будто снова оказалась в бреду.
- Прошу, сообщите в Лотер! Вы увидите – за мной приедут и дадут вам денег – сколько захотите, у моего жениха их много! Он богат! Только сообщите! Поверьте, вы не останетесь без награды!
Хозяин смотрел на меня свысока и без тени чувств на лице. Мне на миг показалось, что он мысленно бросил меня на весы и прикидывал, много ли выручит за лгунью? Моим словам он не поверил. Ни единому!
- Теперь, значит, уже жених! – сказал он, зло сверля меня глазами. - Не переживай, любезная, я придумаю, как нам с тобой рассчитаться.
Он отпихнул меня и вышел. Я упала бы на пол, если бы не его жена – она подхватила меня и довела до постели, а потом обняла и начала убаюкивать, как ребенка. Я причитала, но уже не пыталась доказать, что говорила правду. Похоже, хозяин и так решил мою судьбу. И надеяться, что он помчался на телеграфную станцию, было глупо. Как же глупо! Я ткнулась в плечо сердобольной хозяйке и разревелась.
Глава 13
Клюквенный морс, травяные чаи с крапивой и куриный бульон сделали своё дело - через два дня я совсем поправилась. Смогла ходить, не шатаясь, и жевать твердую пищу, сама умывалась и одевалась. Серое платье с открытыми плечами, пройдя со мной болотную жижу и стужу, разодранное ветками, исчезло неведомо куда. Зато в моем распоряжении оказались пара льняных панталон, крестьянская рубаха с запахивающимся воротом и широкая юбка, которую приходилось подвязывать шнурком. Голову я покрывала ситцевым пестрым платком – наверное, единственной красивой в гардеробе хозяйки вещью. Она отдала его мне сама, похоже, не спросив разрешения мужа. Он заскрипел зубами, когда прознал об этом, но отнимать платок не стал. Только потом я полночи тряслась от страха под шерстяным одеялом, слушая, как за стеной раздаются глухие удары и всхлипы. Бил жену стервятник искусно – на утро на ней не было видно ни одного синяка, только редкие стоны и ставшие вдруг неуклюжими руки и ноги выдавали побои.
А еще через день Ханна – как назвалась хозяйка – перестала ходить за мной по пятам. Делала она это не просто так – несколько раз я теряла сознание прямо на ходу, и, если бы не она, давно разбила бы себе голову о дощатый пол или каменную печку.
Теперь я могла осмотреться как следует. Землянка состояла из двух комнат – большой, заменявшей одновременно и кухню и обеденный зал, и хозяйской спальни. В первой для меня был огорожен толстым покрывалом закуток. Спала я на соломенном матрасе, постеленном на пол и укрытым льняной простыней поверх мешковины. Во вторую я боялась даже заглянуть. Тем более, что там неизменно обитал хозяин. Назвать свое имя он так и не пожелал. Ханна при мне величала его «изверг», при нем же не смела сказать и слова без спросу.
Бил он ее частенько, особенно, когда приходил к ночи пьяный. Куда он ходил и где напивался до бесчувствия? Ханна говорила, что поблизости нет жилья, даже за солью и мукой они ехали четверть дня на старой рябой кобыле. Лошадь, как и два десятка ушлых курей с важным черным петухом, жили по соседству. Хлев располагался сзади землянки и имел с ней общие дверные проемы. Сделано это было, чтобы зимой обогревать скот от домовой печи.
Из хлева в дом проникали запахи силоса и навоза, да иногда заскакивали наглые куры, но меня это не смущало. Животные не вызывали брезгливости. Наоборот, я старалась помочь Ханне по хозяйству, как могла: кинуть пеструшкам зерна, помешать суп в котелке, вымести пол. На большее я была не способна. Но не смотреть же сложа руки, как хозяйка выбивается из сил, управляясь по дому? Спрашивала – нет ли у них в доме лоскутьев и шелковых ниток для вышивки, но лишь встретила снисходительную улыбку Ханны. Шелка в этом доме даже не видели.
Без серьезного дела и книг я чахла – в голову лезли удручающие мысли и воспоминания. Особенно колотило от понимания, что в этом доме меня держали до времени, а потом свезут со двора, как скотину на забой. И пусть Ханна относилась ко мне с сердечной теплотой, от стервятника я таких нежностей не ждала. Со мной он почти не разговаривал, а если и снисходил, то непременно называл «мисс», игнорируя мое имя. Мне было это неприятно, отдавало от этого «мисс» чем-то вроде клички. А хозяйка? Что она могла против тирана, которого боялась до колотья в груди?