В первые дни я пыталась бежать, сломя голову. Оставшись как-то без присмотра, рванула к дверям и выскочила в сени. Но стоило дернуть за железные ручки с налипшим инеем, чтобы понять – заперто. Стервятник дураком не был и принял меры, чтобы «товар» не спрыгнул с прилавка раньше, чем он сумеет получить деньги. Я кинулась в хлев – но и там потерпела неудачу.
- Везде запер, - качая головой, ответила тогда Ханна на мой невысказанный вопрос. – И окна заколотил… Изверг!
Только тогда я заметила, что и без того узкие окошки снаружи заколочены крест накрест прутьями. Открывал двери сам хозяин, когда под вечер вваливался в дом с клубами холодного пара. Тогда Ханна носилась больше обычного – таскала сено и дрова, выносила счищенный за день навоз и ведро из нужника, которое стояло в сенях. Попутно успевала снимать мужу сапоги и накрывать на небольшой квадратный стол. Но тогда хозяин не спускал с меня глаз, и кинуться к дверям и успеть вырваться на улицу я не рассчитывала.
Ел стервятник один, при этом чуть вытянув вперед голову, чем еще больше походил на падальщика. Я неизменно прыскала смехом из-за занавески, когда наблюдала за этой картиной. За общий стол меня не пускали. Кормили после всех тем, что осталось. Вернее – так требовал хозяин. Он неизменно съедал всё мясо или рыбу, что было в супе или ужине, оставляя жене и «мисс» пустую капустную похлебку или кашу. Вскоре Ханна начала просить меня выходить в сени перед ужином, объяснив, что изверг ругался и едва не надавал мне тумаков за сопровождение его трапезы смехом.
Побоев я не боялась – это безропотную супругу можно было колотить без устали, а вот распускать руки с товаром – ни в коем случае! Удивляло только, почему он медлил? Я уже была здорова и вполне могла уйти с молотка.
Только случайно наткнувшись на свое отражение в начищенном блюде, сообразила - мое лицо было всё в запекшихся царапинах. И если колени и руки Ханна залечила вместе с простудной хворью пахучей горячей мазью, то с щеками она не торопилась. Похоже, тоже хотела, чтобы я пожила у них подольше. Детей у них не было. Бедная моя покровительница не имела в жизни просвета.
- Было бы дитё, - не раз говаривала она, присев на минуту у печи, в которой пыхтела каша в глиняном горшке с выпуклыми боками. – И жизнь была бы краше. А так – как в топи. Только и ждешь, когда совсем засосет…
Похоже, мое появление придало ей сил. Иногда Ханна оговаривалась и называла меня дочкой, потом густо краснела и замолкала. Вообще, она была не разговорчива с мужем, но со мной щебетала, как птичка ранней весной. Когда еще не стаял снег и продолжали хрустеть морозы, но уже бежала капель, проглядывали проталины. Голодно тогда мелким птахам, но они уже чуяли весну, грядущее тепло и пели – жалобно, но звонко. Вот и моя Ханна начала запевать. Были это невеселые песни: о тяжелой женской доле, о голодных зимах, о не вернувшихся с войн мужьях, но мне они нравились. Зато не пришлись по вкусу стервятнику. Стоило хозяйке забыться и затянуть песню в вечерний час, как он тут же кидался в нее чем попало под руку и орал дурниной.
- Опять завыла, баба!
В такие минуты мне хотелось самой надавать ему по морде – иначе язык не поворачивался назвать. Но тогда я бы и сама не стала ручаться за свою судьбу. Стоило вспомнить, что пришлось испытать однажды ночью, чтобы затравленно озираться по сторонам.
Спала я неизменно одетая, хорошенько подоткнувшись одеялом. Но в одну из ночей проснулась от холода. Оказалось, стервятник стянул его с меня и теперь нависал, бесстыдно разглядывая. Его глаза блестели алчным огнем.
- Кожа гладкая, - шептал он, гладя меня по тыльной стороне ладони. - Как персик. Сочная…
Меня затрясло. Сердце отбивало чечетку, перед глазами всё поплыло. Запах крепкого вина и дешевого табака, которым пропитался хозяин, щекотали ноздри. Я боролась с рвавшимся наружу кашлем, лихорадочно соображая – что делать? Чем я могла оборониться, если вдруг это чудовище посмеет посягнуть на то, что ему-то уж точно не принадлежало, будь я хоть тысячу раз в его плену! Единственное, что пришло в голову – нельзя выдавать, что не сплю. Он хитрее и примет меры. Надо было застать его врасплох, тогда у меня были шансы дать отпор. Хотя бы от неожиданности, но он отступит. А потом можно незаметно стащить что-нибудь потяжелее и припрятать под подушкой – на будущее.