Тут миссис Добрис разразилась хохотом, снова хлопнула себя по коленке с гулким шлепком.
- Но ты - не промах! Какой он бледный-то влетел! Вот, говорит – какая девушка бесстрашная! Не встречал еще таких!
Меня снова обожгло стыдом, но на этот раз не обидным, а каким-то томным. И чего это я сомлела? Поразмыслив немного, догадалась. Я не просто была без деликатной вещи, но еще и все окружающие об этом знали! Мне стало дурно, щеки запылали жарче, во рту пересохло, руки принялись отбивать дробь.
- А потом, как ты уснула, сыночек и пришел. Как, говорит, мне вину искупить? Она ведь через себя переступила – ко мне спустилась, потому что за спасителя держит, а я ей – жабу вместо хлеба! Нехорошо это! Полночи меня тиранил, а к утру собрался, да и уехал. Куда – только муженек мой ведает, а и не говорит мне. А ты, милая, не знаешь? Может, раскинем с тобой вдвоем? Своим-то умишком я не дойду.
Я пожала плечами, всё еще терзаясь стыдом, но вместо меня ответил скрипучий голос сзади.
- Мисс Иветту это, дорогая, должно касаться в последнюю очередь.
Я вздрогнула, понимая, что сейчас мою спину сверлит взглядом Эрвин. Так оно и было. Я обернулась – он стоял, чуть подбоченившись, и разве что искрами не сыпал из глаз.
- Я жду вас в коридоре, - сказал он, наконец. – А то вы тут слишком загостились.
Я покорно встала и поплелась следом за дворецким. Он довольно быстро и проворно покинул кухню, я же напоследок обернулась и поблагодарила миссис Добрис за разговор и участие.
До комнаты Эрвин вел меня молча, предпочитая гневной отповеди волну ледяного презрения. И от этой волны не спасала и шерстяная шаль. Наконец, когда мы добрались до комнаты, и он открыл дверь, я решилась себя отстоять. Скорее, чтобы за меня не попало доброй кухарке, чем и правда надеялась, что Эрвин сменит гнев на милость.
- Я зашла к миссис Добрис за водой, очень хотелось пить…
- Добрис? – он вспыхнул, как раскаленная кочерга. – Добрис?! Для тебя – миссис Дорис! И никак иначе! То, что господин за доброе сердце придумал ей соответствующее прозвище, не значит, что всякая… с улицы… может им пользоваться! И не советую больше вынюхивать тут! Иначе, я найду способ отбить эту привычку у вашего высочества!
Он скривил губы в противной ухмылке, а потом сделал шутовской полупоклон, указывая мне на открытые двери. Дрожа всем телом от обиды, стыда и рвущегося наружу кашля, я поплелась в комнату.
Глава 21
Я забралась в кресло и укрылась шалью. В камине жарко плевался искрами огонь, но по полу всё равно полз холод, забирался выше по ногам. Я ёжилась, но подтягивать их на мягкую обивку не рисковала.
В ушах еще звучали слова миссис Дорис. И ее несчастный вид так и мелькал перед глазами. Я почти кожей чувствовала, что ей, как и моей Ханне, жилось не сладко. Не удивилась бы, если «старина Эрвин», тоже прикладывал к супруге руки по ночам. Может, поэтому у нее и ноги плохо ходили? Про дворецкого иначе, как в черный тонах, я думать не могла. Он стал для меня подобием злого духа. Даже сейчас казалось, что Эрвин управлялся где-нибудь на конюшне, а сам третьим глазом доглядывал за моей дверью. И стоило ее открыть – как тут же одними ему известными ходами примчится водворять меня обратно.
Мысли ускользали и снова возвращались к Ханне и Дорис. Первую выдали замуж против воли, вторая, похоже, тоже не горела сердцем к мужу. Их судьбы тревожили не просто так – я видела в них себя через много-много лет. Мнилось, брак по обету тоже доведет меня до угрюмости и тоски. А как иначе? Ведь это только на словах легко жить с чужим сердцу человеком бок обок, а на деле? Сейчас я впервые пыталась представить нашу с Ольгердом жизнь. Каждый день встречаться в обеденном зале по три-четыре раза, сталкиваться нос к носу в парке или на конюшне. А когда приедут гости? Тогда придется и вовсе всё делать вместе. Так было заведено в моем отчем доме. Какие бы кошки не пробегали между отцом и мамой – они непременно улыбались и держались за руки, стоило на пороге появиться кому-то из родни.