Я слушала, не пытаясь оправдываться. Откуда-то знала – мне не поверят, ни единому слову! Для нее я уже была потерянной дочерью, оторванным куском. Да и как иначе – ведь жила с мужчиной под одной крышей! Чужим и взрослым, и рядом - никого, кто мог бы подтвердить мою репутацию…
Я слушала, но не слышала. Уши отказывались понимать то, что рвалось с гневным хрипом с маминых губ. Она договорила, и я вдруг успокоилась. После горючих слез пришла апатия. Я бесцельно смотрела в окно и даже про точивший голод забыла. Даже когда мы остановились на следующей станции, и суетливый смотрящий ставил перед нами тарелки с пыхающим жарким в глиняных горшочках, ничто не шевельнулось внутри. Если бы не тетя Верджин, я бы не притронулась ни к еде, ни к горячему шоколаду в непривычных для такого напитка широких кружках.
- Ешь, ешь, - как бы ненароком толкая меня локтем в бок, произнесла она. – А-то и так одни глаза торчат.
Я покорно кивала и принималась ковыряться ложкой в горшочке. Баранина крупными кусками с картофелем прыгала на столовый прибор как-то сама собой и также добиралась мне до рта. Я жевала, глотала, пила, но ничего не чувствовала – ни вкуса блюд, ни насколько они горячи. Кажется, и языка не ощущала. Внутри было пусто, сердце ныло сосущей болью, а всё остальное будто покрылось инеем.
Мама делала вид, что не замечала меня. И в этой своей твердости не сдавалась и тогда, когда поблизости появлялся смотрящий. Она всем видом давала понять, что знает меня понаслышке и терпит подле только ради тети. Я кусала губы, давилась кашлем.
На помощь снова приходила тетя Верджин. Ее жалостливые взгляды и ласковые слова топили лютовавшую внутри стужу. Я была ей благодарна, и теперь уже не имело значения, что когда-то она сплетничала обо мне с Ольгердовой родственницей. Главное, сейчас тетя Верджин старалась меня поддержать. А прошлое – а было ли оно?
Сейчас я смотрела на свою жизнь, как на иллюзию. На беззаботное и подчас суровое детство, прелесть наивной юности, скоропалительную вынужденную помолвку, майорат Велимира… Только дорога стала для меня сейчас реальной. Бесконечный путь с частыми остановками на похожих словно близнецы станциях. Они разнились разве что гербами княжеств над входом.
Была и еще одна вещь, которая помогала мне пережить мамин гнев. Кольцо. Оно грело как-то изнутри, и от этого мерного тепла становилось легче, таяли льды, с треском уносились прочь. Не имея возможности разбавить дорогу ничем иным, кроме мыслей, я погрузилась в них с головой. И единственное, что не вызывало отчаяния и слез, оказалось оно – золотое колечко тетушки Лигии.
Я вдруг вспомнила о ней - вернулась ли она из своего путешествия? Как же мне хотелось увидеть ее в Лотере! Поделиться горем, всем, что пришлось пережить. Я была уверена, что тетя Лигия как никто поймет меня и даст дельный совет. А нет – так хоть выслушает без презрения и иронии. Уж она-то поверит! Ведь не может отрицать колдовство человек, который подарил мне такую занятную вещь, как это обручальное кольцо?
А то, что тетя Лигия знала о его чудесных свойствах – в этом я даже не сомневалась. Стоило только вспомнить слова Ольгерда при обручье, что с тетушкиным перстнем я не пропаду. Теперь я смотрела на него по иному – с трепетом и благодарностью. Всё-таки оно не раз меня выручало, а когда пришла нужда – напомнило о долге. Почему только оно не защитило меня от Амалии?
Вот еще одна приятная мысль: ее-то уж точно и след простыл в поместье Партенн. Не знаю, как бы я себя вела, столкнись с ней нос к носу? Испугалась и спряталась? Наговорила гадостей? Бросилась с кулаками? Возможно, что всё по очереди! По крайней мере, в нашу следующую встречу я бы точно совершила так нелюбимое мисс Жерден преступление.
За такими рассуждениями и неловкими попытками тети Верджин примирить нас с мамой, мы добрались до Лотера. Я смотрела в окно с замиранием сердца – знакомые леса и поля почернели, облысели деревья. С неба сыпались крупные горошины снега, запорошили всё вокруг. Серое небо сливалось с побелевшей землей в единое унылое полотно.
Вскоре в окне мелькнули черные кованые ворота поместья. Вот когда я, наконец, отвернулась от него. Внутри по-прежнему было пусто. Кто ждал меня здесь? Кому я была нужна? Конечно, обет будет исполнен, но смысла в этом я не видела. Впрочем, мысль не была новой да и сердца больше не задевала. Наоборот, мне хотелось понести наказание: за минутную слабость обжигающей воспоминаниями ночи, за боль разлуки, причиненную любимому человеку. И жизнь с нелюбимым мужчиной казалась мне подходящей пыткой.