- После дуэли поговорим... А то Сабурову все можно было, а мне, значит, только полапать… Нет уж, - медитативный настрой мигом испарился, едва Кшештинская выразительно потянулась. Видела ведь, что он на нее пялился. Поэтому и делала это медленно, по особому, заставляя волосы по всему телу дыбом вставать. - Вот же сучка… Не терпится ей… Течет аж, - не сводя с нее глаз, парень облизал пересохшие губы. В голове тут же возникли соблазнительные картины обнаженного девичьего тела, принимающего соблазнительные позы. – Подожди, сейчас я этого черта землю заставлю жрать и приду… А, наконец-то, приперся. Черт, а то я уже дымиться начал.
Завидев знакомую фигуру противника, парень быстро пошел к центру ристалища. Именно здесь, по правилам гимназического дуэльного кодекса, поединщики должны были поприветствовать друг друга и произнести ритуальные фразы, после которых и могла начаться сама дуэль.
- Я приветствую тебя, и клянусь сражаться честно, - скороговоркой произнес Евгений, всем видом – выпяченной челюстью, высокомерно оттопыренной нижней губой и презрительным взглядом – показывая, свое настоящее отношение. – Такое убожество даже бить противно!
- Я приветствую тебя, и клянусь сражаться честно, - дрожащим голосом ответил его противник, выглядевший откровенно убого: все лицо в синяках, царапинах, затравленный взгляд, искусанные в кровь губы. – Граф, это какая-то глупость…
Прерывая его, Воротынский смачно сплюнул прямо под ноги. Довольно ухмыляясь, он развернул плечи, вскинул подбородок вверх. Ему все было ясно. Это быдло только хорохориться могло, но, как было босяком с улицы, так им и осталось. Никакой он не дворян, а грязь под ногами. Вот это всем и нужно показать.
- Вот значит какой-то ты самом деле. Когда за спиной никого нет, ссать начинаешь. Гнилой, чуть надавили, сразу дерьмо и потекло. Тьфу! И с Сабуром поди через кого-то разобрался. Ни в жизнь не поверю, что сам против него вышел. Точно, кого-то нанял... Или может родственничек твой Мирский помог? Жандармы такое могут…
Неуловимо дернувшись, Воротынский снес Мирского, как кеглю шаром.
- Что же ты приперся? Думал, я твоего родственничка испугаюсь? – Евгений шел неторопясь, вразвалочку. А куда, собственно, спешить? Дуэль, считай, уже окончена. Осталось лишь поставить эффектную точку, чтобы об этом вся гимназия говорила. – Хочешь со своими зубами ходить, дышать без хрипов, сейчас сделаешь, как я скажу. Для начала в ноги поклонишься…
Это должно понравиться Кшештинской, подумалось Воротынскому. Пусть видит, кто теперь рядом с ней.
- Поклонишься так, чтобы всем видно было. На колени встанешь, понял?
Он подошел вплотную к лежавшему противнику, все еще корчившемуся от боли.
- А потом, - Воротынский наклонился ниже, чтобы еще кое-что добавить. Из такого представления он хотел максимум выжать. – Снимешь свои…
Только не успел договорить. Фигура лежавшего парня вдруг резко разогнулась, размазавшись перед глазами, и все… Больше Воротынский ничего не помнил.
***
Над ристалищем повисла вязкая тишина, едва прерываемая судорожными вздохами зрителей. Все их взгляды были прикованы к невысокой фигуре паренька, медленно бредущего вдоль трибуны. Он шел к выходу, таща за волосы своего противника с безвольно мотавшимися конечностями.
- А теперь Голицын...
Глава 6. Не надо испытывать мое терпение.
***
Ристалище императорской гимназии застыло в предвкушении последнего удара. Сейчас на глазах у всех, рослый гимназист с телом Аполлона и лицом модели размахнется и, как муху, прихлопнет этого выскочку-безродного, возомнившего, что сможет себе купить титул и положение в обществе.
Зрители замерли, следя за каждым движением здоровяка. Красотки из старших классов уже приготовились оглушительно визжать от восторга, восхищаясь победой юного графа Воротынского. Как говориться, а вдруг он кого-нибудь из них приметит.
Но случилось то, чего никто и ожидать не мог. в самом центре ристалища вдруг взвилось песчаное облако, закрывая собой дуэлянтов. Когда же желтоватая хмарь расселяюсь, то зрители ахнули. Победитель, в которого уже все уверовали, валялся без чувств, раскинув в сторону руки и нога. Его же противник, которому никто и шанса не давал стоял с высоко поднятой рукой. Это была его победа.