– Нет, – возразил я, – ты получишь столько, сколько ожидал неделей раньше от потенциальных покупателей.
– Ну, Игорь, тогда я перед сном буду за тебя молиться, – как всегда, тут же отреагировал шуткой Манни.
Я протянул ему деньги. Помедлив мгновение, он вернул мне сдачу – половину разницы между нашими предложениями.
– Нет, Игорь, я так не могу. Ты подарил мне такую книгу, и вообще… Правда, я ее еще не прочитал. Но я не из тех, кто сдается. И я пенсионер – у меня полно свободного времени.
Так принято на блошином рынке: продавец и покупатель уступают друг другу, договариваясь примерно посередине между первоначально называвшимися суммами. Особенность нашего торга состояла в том, что покупатель предложил цену выше, чем назвал продавец.
По совершении сделки Манни предложил мне сфотографировать его квитанцию о приобретении кольца, выписанную на аукционе: вещь дорогая, лучше иметь сопроводительную бумагу об источнике происхождения – таков был его резон. Мы поблагодарили друг друга и расстались, довольные сделкой.
Так я оказался владельцем предмета, приобретенного на память о собственных успехах. На следующий день мы вновь увиделись на блошином рынке, и Манни опять поблагодарил меня за покупку накануне и выразил радость, что кольцо досталось именно мне. Я ответил ему тем же. Мы простились до следующей встречи через неделю. Кто бы мог подумать, что содержание послания, заключенного в приобретенном памятном подарке самому себе, через несколько дней радикально изменится?
Неделю спустя, 9 марта, Манни не пришел на блошиный рынок ни в 7:30, ни позже. У меня никогда не было телефона Манни, только электронный адрес, которым я воспользовался лишь пару раз. Часам к десяти я заподозрил неладное и подошел к коллегам Манни с просьбой позвонить ему и выяснить, не случилось ли чего. Женщина, которая когда-то познакомила меня с Манни (покупка набора для сервировки рыбных закусок), – Ники, как я начну называть ее спустя неделю, чуть помедлив, произнесла:
– Он больше не придет.
– Почему? – Глупее вопрос трудно было придумать. Но в мою внезапно онемевшую голову ничего умнее не приходило. Она повторила свою фразу, я – свой вопрос. Она пытливо посмотрела на меня, ничего не ответила и пошла прочь.
Смерть Манни неожиданно глубоко поразила меня. Это был совершенно новый опыт столкновения со смертью, внезапной и обескураживающей, к которой невозможно подготовиться, от которой нельзя защититься. Я вдруг почувствовал, что потерял друга.
В тот день я несколько раз пытался рассказать окружающим о своих переживаниях. И не мог – голос перехватывал предательский спазм. Два собеседника поддержали меня в тот день: Юрий Слёзкин и моя жена. Замечательный историк, антрополог и филолог, переводивший тогда в Мюнхене на русский язык свое исследование о Доме правительства[9], услышав в тот вечер о происшедшем, отреагировал моментально: эту историю, по его мнению, обязательно нужно написать.
Тем не менее я решил, что о проекте можно забыть. В тот день я даже поспорил с Наташей: она была уверена, что книгу будет возможно продолжить – ведь на блошином рынке есть еще немало людей, которые могут поддержать мое начинание. Я в это не верил. И как можно вообще планировать что-то, если неизвестно, не схватит ли тебя костлявая ближайшей ночью? Мое искреннее отчаяние отдавало излишней театральностью, но эта была форма защиты от нахлынувшего горя.
Наташа, с ее неистребимым жизнелюбием, несокрушимым здравым смыслом, огромной любовью к ближним и пугающе безошибочной интуицией, оказалась права. Как выяснилось в считаные дни, нашлись люди, согласившиеся сотрудничать со мной из уважения к памяти о Манни. При их деятельном участии я начал собирать материал для книги, и проект обрел новые смыслы и грани. А старинное кольцо из «места памяти» о собственных достижениях нежданно-негаданно превратилось в вещь, сохранившую память о Манни – человеке, который мог стать моим другом и соавтором.
Весь этот проект тоже отчасти может рассматриваться как памятник Манни: обстоятельства его смерти и посмертные приключения его бренных останков привнесли в мое исследование о блошином рынке радикально новый смысл. Дело в том, что мертвым Манни никто из обширного круга его друзей и знакомых не видел, и никто из нас не знает, где находится его могила и вообще – погребен ли он.
Вокруг его смерти много неясного и противоречивого. Известно, что в последние дни Манни жаловался на боли в груди и после настоятельных уговоров друзей записался на прием к врачу на среду, 7 марта. Многие видели его в воскресенье, 4 марта, на крупнейшем рынке антиквариата под Мюнхеном, проходящем в первое воскресенье каждого месяца. На следующий день с ним разговаривали по телефону. Во вторник он не отвечал на звонки и не появился на аукционе, который неукоснительно посещал по вторникам и четвергам. Никто не забил тревогу. В среду он не был на утреннем приеме у врача. И у него не работал автоответчик. В тот же день полиция нашла его мертвым в собственной квартире. По слухам, официальное заключение зафиксировало смерть во сне. В четверг автоответчик опять был включен. Это пробудило у его друзей, которые пока не знали печальную новость и безуспешно продолжали ему звонить, слабую надежду, что он жив, но не может воспользоваться телефоном – например, находясь в реанимации.