Интересно, с кем она.
Глава 11
Дерек ушел на пенсию в октябре. На его проводы я не пошел – меня даже не пригласили, – но я знал, что они состоялись, по объявлениям на доске в комнате отдыха, и в этот день я сказался больным.
Как ни странно, а мне стало его не хватать. От присутствия в офисе еще одного тела, пусть даже Дерека, я почему-то был не так одинок. Это была какая-то связь с внешним миром, с другими людьми, и в его отсутствие офис был слишком пустым.
Я начинал беспокоиться на свой счет из-за отсутствия у меня контакта с людьми. Вечером того дня, когда ушел Дерек, я сообразил, что за целый день ни с кем не сказал ни слова, ни одного слова.
И это всем было абсолютно безразлично. Никто ничего не заметил.
На следующий день я пошел на работу, перемолвился утром парой слов со Стюартом, сообщил свой заказ служащему «Дель Тако» во время ленча, приехал домой, приготовил ужин, посмотрел телевизор и пошел спать. За целый день я сказал фраз шесть – Стюарту и клерку у «Дель Тако».
И все.
Я должен был что-то сделать. Сменить работу, переменить личность, изменить свою жизнь.
Но не мог.
«Средний» – это не было точное определение того, чем я был. В целом оно было верным, но не учитывало многого. Оно не все охватывало. Слишком оно было щадящим, недостаточно хлещущим. «Незаметный» – это было точнее, и так я и стал думать о себе.
Я был Незаметным.
С большой буквы "Н".
На следующий день я поставил эксперимент. Я прошел мимо столов программистов, Хоуп, Вирджинии и Лоис. С каждым я поздоровался, и все они это игнорировали. Хоуп, самая добрая душа, рассеянно мне кивнула, что-то промямлив, что можно было бы принять за приветствие.
Становилось все хуже и хуже.
Я исчезал, как краска с линяющей ткани.
По дороге домой на фривее я вел машину нагло, подрезая чужие автомобили, не пропуская, ударяя по тормозам, когда кто-нибудь пристраивался за мной. Мне гудели и делали оскорбительные жесты.
Здесь меня замечали. Здесь я не был невидимкой. Эти люди знали, что я живу на свете.
Я подрезал негритянку в «саабе» и был вознагражден резким звуком клаксона.
Я подрезал панка в спортивной машине и улыбался, пока он орал на меня через окно.
Каждую неделю, по средам и субботам, когда разыгрывалась лотерея, я покупал билеты. Я знал по статьям в газетах, что у меня нет шансов на выигрыш – но эта игра была единственным бегством от смирительной рубашки моей работы. Каждый вечер среды или субботы я сидел перед телевизором, глядя, как нумерованные шарики для пинг-понга летают в своей вакуумной оболочке, и я не только надеялся, что выиграю, я действительно думал,что выиграю. В голове у меня варились планы, что я буду делать, куда дену новообретенное богатство. Прежде всего я сведу кое-какие счеты на работе. Найму человека, чтобы вывалил на стол Бэнксу тысячу фунтов коровьего дерьма. Найму громилу, который заставит Стюарта танцевать голым в вестибюле первого этажа под «Чертову уйму любви» группы «Лед Зеппелин». А сам буду орать ругательства в радиосеть компании, пока не вызовут охранников и не выставят меня из здания.
А потом – к чертовой матери из Калифорнии. Куда – я не знал; точного места еще не выбрал, но я точно знал, что хочу смыться отсюда. С этим местом было связано все, что было в моей жизни плохого, и я здесь все обрежу и начну на новом месте снова, с чистого листа.
По крайней мере таков был мой план.
Но каждый четверг и понедельник, поглядев накануне розыгрыш лотереи и сравнив выбранные номера с моими, я неизбежно возвращался на работу, обеднев на доллар и еще на один день разочарования, потерпев крушение всех своих планов.
В один из таких понедельников я нашел на полу лифта оброненное кем-то фото. Это был снимок отдела тестирования, сделанный, очевидно, в шестидесятых. У мужчин были длинные бакенбарды, у женщин – короткие юбки и расклешенные брючные костюмы. На снимке были лица, которые я узнал, и это было странное чувство. Я увидел молодую женщину с длинными волосами, которая стала стриженой старухой; улыбающиеся веселые лица застыли жесткими морщинами. Противопоставление было такое ошеломляющие, разница такой очевидной, как трансформация в фильме ужасов. Никогда я еще не видел такого безнадежно ясного примера разрушительного эффекта времени.
Для меня это было как для Скруджа, когда он увидел Призрак-Рождества-Которое-Еще-Будет. Свое настоящее я видел на этой фотографии, свое будущее – в задубевших лицах моих коллег.
Я вернулся к своему столу, потрясенный куда сильнее, чем мне хотелось бы признать. А на столе меня ждала пачка бумаг с наклеенной запиской от Стюарта: «Отредактировать Процедуры увольнения для отдела кадров. Срок – завтра 8.00».
«8.00» было подчеркнуто.
Двойной чертой.
Вздохнув, я сел и пододвинул бумаги к себе. Весь следующий час я читал выделенные абзацы на страницах и просматривал заметки на полях, которые Стюарт хотел, чтобы я вставил в текст. Я сделал себе заметки, набросал грубые черновики исправлений, которые прикрепил скрепкой к соответствующим страницам, потом понес свои материалы в комнату стенографисток. Я улыбнулся Лоис и Вирджинии, поздоровался, но они меня не заметили, и я ушел в угол к столу, где стоял компьютер.
Включив терминал, я вставил дискету и собирался начать вводить первое исправление, как вдруг остановился. Что на меня нашло – не знаю, но я положил пальцы на клавиатуру и напечатал:
«Служащий на полной ставке может быть уволен одним из трех способов: повешение, казнь на электрическом стуле или смертельная инъекция».
Тут я перечитал, что написал. Я чуть не прекратил. Я чуть не переставил курсор на начало фразы и нажал клавишу удаления.
Чуть не.
Колебания мои продолжались только секунду. Я знал, что если я распространю эти исправления, и кто-нибудь их прочтет, меня уволят, но в каком-то смысле я буду даже этому рад. По крайней мере, кончится мое прозябание здесь. Придется мне встряхнуться и поискать другую работу.
Но по собственному опыту я знал, что этого не прочтет никто.Люди, которым я раздавал исправления и дополнения, редко даже вставляли их в инструкции, не то что читали. Даже Стюарт, кажется, перестал проверять мою работу.
«Служащий, увольняемый за плохую работу, по новым правилам не может подвергаться дыбе или четвертованию, – шлепал я дальше. – Пересмотренное руководство явно требует, чтобы такой служащий был уволен путем повешения за шею, пока не умрет».
Я ухмыльнулся и перечитал последнее предложение. У меня за спиной Лоис и Вирджиния занимались своим делом, обсуждая какой-то сериал, который смотрели накануне. Где-то в глубине души я боялся, что они могут подойти сзади и прочесть, что я написал, но я напомнил себе, что они даже не помнят о моем присутствии.
«Не утвержденное непосредственным начальником отсутствие на работе в течение трех дней, не связанное с болезнью, является основой для увольнения посредством электрического стула, – продолжал я. – При выполнении увольнения начальник отдела и руководитель группы увольняемого обязаны стоять по сторонам электрического стула».
Я ожидал отклика на мои «Процедуры увольнения», но не дождался. Прошел день. Второй. Третий. Неделя. Очевидно, Стюарт не позаботился прочесть изменения – хотя у него было шило в заднице насчет закончить их немедленно, в тот же день, будто это была самая важная в мире вещь.
Просто для страховки, чтобы проверить, я его спросил о них, поймав возле стола Хоуп. Я спросил, уверен ли он, что там все правильно.
– Да-да, – ответил он рассеянно, отмахнувшись от меня. – Все в порядке.
Он не читал.
Или... может, и прочел.
У меня снова знакомо засосало под ложечкой. То, что я пишу – так же анонимно, как и то, что я говорю? Так же незаметно? Я об этом не думал, но это было возможно. Более чем возможно.
Я вспомнил свои «си» по английскому языку.