Я сначала думал, почему все идет так гладко, почему ни «Томпсон», ни Национальная Ассоциация Исследователей не положат этому конец, почему никто из ФБР или АНБ не займется расследованием. Филипп по телевизору ясно обозначал свои намерения и не собирался сбавлять тон своей риторики:
– Мы ниспровергнем правящую элиту! – заявлял он. – Мы создадим новое правительство этой страны!
Потом я понял, что наше вещание наверняка игнорируют все люди за пределами Томпсона, как игнорируют все, что относится к нам. Никто не остановил Филиппа по очень простой причине – никто не знал, что он делает, хоть он говорил об этом открыто и заявлял в эфире.
И в первый раз я тогда подумал, что этот план может сработать.
В ополчение сразу записалось около двухсот человек. Оказалось, что в Томпсоне неожиданно много бывших офицеров армии, ВВС и морской пехоты, и этих людей Филипп поставил обучать добровольцев. Пятьдесят человек он отобрал для себя и обучал их на террористов. Это должен был быть авангард, те, кто проникнут в Белый дом и вымостят дорогу для остальных.
На огромных грузовиках в Томпсон доставили два танка.
От автомобильного дилера поступили армейские джипы.
Прибыли ящики автоматического оружия. И наконец, после бесконечно долгого ожидания Филипп на заседании совета, с которого шла прямая трансляция, объявил, что ополчение готово выступить на Вашингтон.
Я никогда еще не видел такой военной лихорадки, и мне было от нее здорово не по себе. То же чувство было у Джейн. И у большинства наших друзей. У Джеймса, Дона, Ральфа, Мэри и Джима.
Но город был готов сражаться, готов покорить мир заметных, и на субботу был назначен большой прощальный парад перед выступлением. Развевались стяги и знамена, летали в воздухе конфетти, играли школьные оркестры. Я стоял с Джейн на тротуаре и ждал Филиппа. То, что он сделал, не стерлось у меня из памяти...
Взмахи окровавленного ножа. «Меня зовут не Дэвид! Меня зовут Филипп!»
Но это воспоминание подавлялось его неколебимой преданностью делу в эти месяцы, той решимостью, с которой он бросился в бой на благо Томпсона и за дело Незаметных. В этом я думал не так, как Джейн. Она видела в этом лишь игру на зрителя, я видел в этом развитие организации террористов, доказательство веры Филиппа в свое дело.
Ополчение прошло по улице маршем в ногу, и я должен был признать, что они выглядят хорошо, выглядят профессионально. Перед пешими солдатами шли джипы, грузовики и автобусы, которые потом повезут их через пустыню. И наконец, в конце парада, стоя в открытом люке танка, махая руками взрослым и бросая конфеты детям, ехал Филипп.
Я подошел ближе и встал на краю тротуара. Это был тот Филипп, с которым я когда-то познакомился. Филипп, который был нашим вождем.
Он стоял, высокий и гордый, а колонна шла через центр города, и он оглядывал тротуары по обе стороны улицы. Как я ожидал – и наполовину надеялся, – он увидел меня, поймал мой взгляд. Он послал мне мимолетную улыбку и отдал честь. Я кивнул в ответ. У меня в горле застрял ком, руки покрылись гусиной кожей, и я смотрел вслед уходящим войскам. Я подумал, что если бы это было в кино, сейчас играла бы бравурная музыка, и было бы это все на фоне заката. Это было театрально. Это было – героически.
Парад шел до границы города. Там оркестры и сопровождающие повернули назад. А ополчение пошло вперед.
Они ударили по Белому дому в ночь с четверга на пятницу.
Канал Томпсона послал с солдатами корреспондентов и операторов, чтобы давать сообщения с места действия, и в четверг вечером все телевизоры в городе были настроены на эту станцию.
Мы видели, как едут наши танки и джипы по столичным улицам, выделяясь на фоне знакомых городских пейзажей, и хотя я не был сторонником войны, я не мог сдержать прилива гордости и чего-то похожего на патриотизм, когда я понял, что наши войска успешно ворвались в Вашингтон.
Но хотя наши люди и были Незаметными, невидимость не распространялась на их снаряжение, и нам бы надо было знать, что такая тупая атака в лоб не останется незамеченной. Наши военные машины выделялись на фоне мирного уличного движения, как Годзилла на школьной вечеринке, и когда они повернули за угол, направляясь к Белому дому, они уперлись в перегороженную улицу и кадровых солдат Армии США.
Танки и джипы затормозили, откатились чуть назад и остановились. Пат. Никто не кричал, никто ничего не говорил. Может быть, стороны переговаривались по радио, но никто не трубил в рог, и улицы молчали. Тянулись минуты. Четыре. Пять. Десять. Ни звука, ни движения, и корреспондент, ведущий репортаж, признался, что не знает, что происходит, но сообщит, как только будет знать.
Программа переключилась на Белый дом, где другой корреспондент сопровождал передовые силы Филиппа. Они успешно преодолели ограду и бежали через газон Белого дома – пригнувшиеся черные тени на освещенной луной траве.
Внезапно станция снова переключилась на улицу, где теперь войска США стреляли по нашим.
Наш репортер кричал невпопад, пытаясь объяснить, что происходит, но у него получалось не очень.
Но мы и сами это видели.
Наше ополчение превратилось в толпу.
Со всем своим оружием, даже после обучения, наше войско трудно было назвать хоть сколько-нибудь годным, и против лучших солдат мира у них не было ни единого шанса.
Наши танки по разу выстрелили, ни во что не попав, и тут же взорвались.
Люди из джипов, рассыпавшиеся теперь по улице, стреляли по солдатам и их машинам, но не могли попасть ни во что и ни в кого. Они стали падать, как мухи, выщелкиваемые военными снайперами, потом побросали оружие и взяли ноги в руки.
Репортер и его оператор тоже сделали ноги.
Несколько секунд экран был черным.
Потом мы вернулись в Белый дом, где агенты Секретной Службы – единственные в мире люди, столь же неприметные и безликие, как мы – гнали Филиппа и его людей обратно через газон. Включились прожектора охраны, осветившие пространство перед домом, и репортер на бегу объяснял, что один из людей Филиппа зацепил сигнал тревоги, осведомив президентскую охрану об их присутствии.
Одного из наших подстрелили при попытке перелезть через ограду и скрыться.
О Господи, взмолился я, только бы это не был Филипп.
Потом я увидел, как Филипп бежит. Я узнал его фигуру, его осанку, движения его рук. Он подпрыгнул, схватился за прутья решетки, перебросил тело через ограду. Слышался треск выстрелов, но если они были направлены в Филиппа, то промахнулись, и он уже бежал через улицу в сторону камеры.
Экран снова опустел.
– Мы потеряли сигнал, – объявил Глен Джонстон, ведущий в Томпсоне.
Я быстро переключил канал, ожидая увидеть специальный выпуск новостей, думая, что уж конечно они врубятся в программу, чтобы передать весть о нападении на Белый дом и явное покушение на жизнь Президента, но повсюду были обычные вечерние комедии и полицейские фильмы.
Я переключился на «Си-эн-эн», подождал час. Ничего. Я подождал одиннадцатичасовых новостей, переключаясь между «Эй-би-си», «Си-би-эс» и «Эн-би-си».
О нападении было сообщено в новостях «Эй-би-си». Тридцатисекундный репортаж как раз перед рекламой: кадр Белого дома с улицы, Филипп с горсткой людей, бегущие прочь, и за ними гонятся люди в серых костюмах. Комментатор отвел им одну строчку: «Другие, новости: сегодня Секретная Служба прогнала группу лиц, пытавшихся проникнуть на территорию Белого дома».