И пошел каскад рекламы.
Я молча сидел рядом с Джейн, уставясь на рекламу. И все? После всех приготовлений, после всей муштры – это все? В субботу больше двухсот человек вышли из Томпсона, обученное ополчение, с танками, грузовиками и джипами, чтобы свершить государственный переворот.
И добились лишь одной строчки в выпуске новостей.
Я выключил телевизор и заполз под одеяло. В первый раз я понял по-настоящему, насколько мы жалкие. Филипп организовал боевой отряд, выработал реальный план, и в результате – ничего.
Меньше, чем ничего.
Я подумал, сколько человек из нашего ополчения убиты. А если они в тюрьме?
Филипп вернулся в Томпсон через неделю, побитый и униженный, окруженный потрепанными остатками своей армии.
Правительство даже не посчитало их достойными заключения в тюрьму. Не было выдвинуто никаких обвинений.
Погибли сто пятьдесят три человека.
Мы были более чем готовы встречать Филиппа как героя, но в своих собственных глазах он был неудачником, его великие планы – смехотворными; и с этого момента он исчез с глаз публики и отступил в забвение.
Глен Джонстон попробовал сделать передачу по следам событий, взять у Филиппа интервью о том, что случилось, но впервые в своей жизни Филипп отказался от бесплатной рекламы.
Больше я никогда не видел его по телевизору.
Глава 7
Новый год наступил и прошел. Мы с Джейн решили, что хотим ребенка, и она выбросила свои пилюли и мы стали стараться. Не вышло. Джейн хотела пойти к доктору, но я сказал – нет, попробуем еще. У меня было чувство, что это моя вина, но я не знал, хочу ли я знать это наверное.
Когда я окончил колледж, когда впервые получил работу в «Отомейтед интерфейс», мне, казалось, что жизнь только начинается, что она вся впереди. Теперь время летело вперед. Скоро мне будет тридцать. Потом сорок. Потом старость. Потом смерть. Штамп говорил правду: жизнь коротка.
И что же я делал в своей жизни? Был ли в ней смысл? Изменится ли мир от того, что я в нем жил? Или смысл был в том, что смысла нет, что мы существуем только сейчас, а когда-нибудь уже не будем, и надо просто получать удовольствие, пока мы еще есть?
Я не знал, и понимал, что вряд ли когда-нибудь узнаю.
Как-то после работы зашел Джеймс, и Джейн пригласила его остаться к обеду. Потом мы с ним вышли на заднее крыльцо и стали вспоминать старые времена. Я припомнил мой первый выход с террористами – когда мы ходили в суд, и мы оба начали смеяться.
– Никогда не забуду морды этого судьи, когда ты крикнул ему «отсоси!».
Я так смеялся, что слезы выступили на глазах.
– А помнишь Бастера? Он все кричал «гвоздюк!»
Мы по-прежнему смеялись, но уже немножко с грустью, и я подумал о Бастере. Я вспомнил, как он выглядел там, в Старом Городе в Фэмилиленде, когда его пристрелили серые костюмы.
Мы затихли и стали смотреть на звезды. В ночном небе Аризоны были видны все главные созвездия на туманном фоне Млечного Пути.
– Вы там не заснули, ребята? – спросила Джейн из кухни. – Что-то у вас слишком тихо.
– Просто задумались, – ответил я. Джеймс откинулся на стуле.
– Ты здесь счастлив? – спросил он. Я пожал плечами.
– Где-то, я слыхал, есть страна, – сказал он. – Страна Незаметных. Я фыркнул:
– Атлантида или Лемурия?
– Я серьезно. – Он заговорил шепотом. – Там мы можем быть свободными. Свободными по-настоящему. Не рабами «Томпсона». Иногда я чувствую, что мы вроде домашних пуделей, дрессированных зверушек, которые снова и снова делают то, что им говорят.
Я промолчал. Это чувство было мне знакомо.
– Я слыхал, что это город, – сказал я наконец. – Где-то в Айове.
– А я слыхал, что это страна. Где-то в Тихом океане, между Гавайями и Австралией. Из дома доносился стук тарелок.
– Думаю уходить, – произнес Джеймс. – Здесь мне делать нечего. Просто время убиваю. Я думаю поискать эту другую страну. – Он помолчал. – Я вот думал, не захочешь ли ты со мной.
Отчасти мне хотелось. Мне отчасти недоставало живой жизни и приключений на дорогах. Отчасти меня тоже душил Томпсон. Но Джейн любила этот город. А я любил Джейн. И я никогда больше ничего не сделаю, что может поставить наши отношения под угрозу.
И отчасти я сам любил этот город. Я попытался обратить все в шутку:
– Ты просто здесь не нашел женщины своей мечты.
– И это тоже, – серьезно кивнул он. Я медленно покачал головой:
– Не могу, – сказал я. – Здесь я теперь живу. Здесь мой дом.
Он кивнул, как будто этого ответа и ожидал.
– Ты спрашивал других террористов?
– Нет. Но спрошу.
– Но ведь тебе тоже здесь нравится? – спросил я. – Я знаю, что ты думаешь об этом городе. Но все равно он тебе нравится, правда?
– Да, – признал он.
– Что же мы за хмыри такие? Вроде роботов. Нажми нужную кнопку, и получишь ожидаемую реакцию.
– Мы – Незаметные.
Я поднял глаза к небу.
– Но что это значит? Почему это? Даже в том, что мы Незаметные, нет последовательности. Это не абсолютно. Там, где я работал, так там был один парень, который меня видел и замечал, когда не замечал уже никто. А Джо?
– Магия законов не имеет, – ответил Джеймс. – Законы – это у науки. Ты пытаешься мыслить в научных терминах. Это не генетика, не физика, это не подходит ни под один свод правил. Это просто есть. Алхимики пытались вывести законы магии и пришли к науке, но магия просто существует. Для нее нет рациональной причины, объяснения или выводов.
– Магия?
– Может быть, это не то слово. – Джеймс наклонился вперед, передние ножки его стула опустились на крыльцо. – Я только знаю, что чем бы ни было то, что делает нас Незаметными, его не измеришь, не исчислишь и не объяснишь. Это не физика, а метафизика.
– Может быть, мы – кристаллы, астрально спроецированные в человеческую форму. Он засмеялся и встал.
– Может быть. – Он посмотрел на часы. – Слушай, уже поздно, пора идти. Завтра на работу.
– Мне тоже. За бесплатно.
– Странный этот мир.
Мы прошли через дом, он попрощался с Джейн, и я проводил его до машины.
– Ты и в самом деле уходишь? – спросил я.
– Не знаю. Наверное.
– Дай мне знать, когда решишь.
– Конечно.
Я смотрел ему вслед, пока хвостовые огни его машины не свернули за угол. Я еще не устал, и мне не хотелось сидеть в доме и смотреть телевизор. Джейн была согласна, и как только она закончила с посудой, мы вышли пройтись. Дошли до моего прежнего дома, постояли у маленького причала, где стояла на якоре детская парусная лодка.
Мы глядели на небольшое искусственное озеро, петляющее среди кондоминиумов. Джейн обняла меня за талию и положила мне голову на плечо.
– Помнишь, как мы ходили на наш пирс в Ньюпорте?
– И ужинали у «Руби»?
– Чизбургер с кольцами лука, – улыбнулась она. – Отлично было бы сейчас.
– Ассорти из моллюсков у «Краб кукера» звучит лучше.
Мы помолчали.
– Наверное, мы никогда не будем жить в Лагуна-Бич, – тихо сказала она.
У меня возле уха жужжал комар, и я его прихлопнул. Вдруг дома возле озера показались мне дешевкой, а само озеро – жалкой имитацией. Я вспомнил глубокую тьму океанской ночи, кучки огней, отмечавшие города на берегу, видимые с пирса, и мне стало неизмеримо грустно. Я почти был готов заплакать. Больше всего мне хотелось, чтобы все переменилось, чтобы я вернулся к своей прежней жизни в нашей старой квартире, и ничего этого вообще не случилось бы.
Я хотел, чтобы мы не были Незаметными.
Я повернулся, притянул Джейн к себе на тротуар.
– Поздно уже. Пойдем домой.
Глава 8
Убийца вошел в офис поздним утром, выйдя из лифта и спокойно пройдя мимо стола у входа. Я углядел его уголком глаза, как яркое размытое пятно, и обернулся. Это был приземистый коренастый человек в костюме клоуна и с клоунским гримом на лице, и он как раз открывал дверь между приемной и нашей рабочей комнатой. У меня похолодело в животе и пересохло во рту. Еще даже не видя нож в руках клоуна, я знал, зачем он пришел. Первой мыслью у меня было, что в Томпсон пустили человека, который еще не убил своего босса, и он собирается убить того, кто был здесь его начальником. Но я не узнал этого клоуна, и он не работал на этом этаже.