Человек, сидящий сейчас рядом с ним, принял решение, которое уже он, Саша, не мог изменить и никак на него повлиять, приняли решение за них обоих, подписав смертный приговор их отношениям.
Ни единого слова не было высказано про него, Сашу: ни обид, ни упреков, ни недовольства, как будто он так же оставался супергероем и прекрасным парнем, но был он такой, весь замечательный и красивый, уже ненужным. Именно в это не хотел верить Александр. Он привык быть главным, самым главным, и только он всегда решал: как, когда, с кем и сколько ему общаться. И то, что сейчас приняли решение без его участия, и еще не дали ему самому даже подумать над этим, было таким для него новым и беспощадным, что эта новая информация до него не совсем доходила. Она просто не обработалась в его голове, не выдала какой-то итог и инструкцию к действию. Да и вообще он редко пребывал в какой-то похожей ситуации.
С момента их единственной встречи уже прошло некоторое время, Оксану он больше не видел ни разу, и к телефону она не подходила. В жирную точку, которую поставила Оксана, Саша отказывался верить, и внутри скребли кошки. Он пребывал в тоскливом, неуютном состоянии, было непривычно без заботливой и любящей девушки рядом, но Саша отмахивался от всех негативных мыслей и ощущений.
В комнате родителей Александра, на старом маленьком серванте, стояла некая композиция, состоящая из трех статуэток в виде маленьких обезьянок: одна из них закрывала ладошками свои глазки, другая закрывала уши, третья – рот. У этой композиции был некий философский смысл: «Не вижу зла, не слышу зла, не говорю зла». Возможно, Саша решил последовать примеру этих обезьянок, занял некую позицию спокойного созерцания и ничего не предпринимал, он просто пустил ситуацию на самотек.
«Да все нормально у нас, просто моя баба взбесилась», – подытожил Саша свои душевные терзания.
Оставшегося без пары Александра донимали вопросами с утра до вечера. Всех интересовало, куда подевалась Оксана так резко и почему он теперь в одиночестве. После их любовной истории видеть его уже одного было непривычно, и диалоги с расспросами продолжались с утра до вечера:
– Саш, ну ты нам расскажешь наконец, куда твоя Оксанка подевалась? – спрашивали коллеги.
– Да никуда не подевалась, работу нашла рядом с домом с зарплатой повыше, – совершенно безмятежно отвечал он.
– А как же ты теперь один? – недоумевали сотрудники. – Как это она тебя оставила без присмотра?
– Да так и оставила, я не один – я с вами, вот и присматривайте за мной, – со своей стандартной улыбкой на лице отшучивался Александр.
За его спиной коллеги спорили и обсуждали происходящее:
– Че-то тут не то, – размышляли они, – что-то молодые наши замутили.
– Да видимо. Сашка вон странный какой-то ходит, книжки читает, ни с кем не заигрывает, не похоже на него, – обосновывали свои предположения одни.
– Да там же любовь-морковь, вот и сидит, как паинька. Надо Сашку колоть, пусть рассказывает, чего они там задумали, – вторили другие.
– Да кололи уже сто раз – не колется, будем ждать новостей: рано или поздно сообщат.
– Да все ясно там, Оксанка, наверное, в положении, вот он ее домой и отправил. Помните, она недавно бледная ходила, говорила еще, что простудилась, – высказывали предположения третьи.
– А-а-а, точно, – остальные дружно закивали, – очень похоже на то, она еще жаловалась, что ее продуло где-то.
– А зачем, если она в положении, с работы увольняться? – резонно заметила одна из них. – Так не делают.
– Ну вообще-то да, – согласились все остальные.
– Ну, будем ждать новостей, – коллеги подвели итог на своем «заседании».
Не беспокоился и не высказывал варианты причин увольнения только Николай Степанович, тот самый сотрудник, который буквально за несколько недель до этого хвалил Оксану за то, что она умудрилась так прочно охмурить их недоступного доселе Александра. Он не сомневался, что Саша и Оксана уже крепкая пара, живущая вместе, а какие уж там у них были мелкие планы, включая рабочие, его не интересовало, и в обсуждениях он даже не участвовал.