В первое ее Рождество с Лэзом он настоял на девятифутовой елке, слишком длинной, чтобы уместиться в джипе Кейна, так что ее пришлось привязать к крыше. Рубили долго, и пальцы у Грейс онемели от холода, хотя Лэз и дал ей свои перчатки из овчины, слишком большие для нее и такие изношенные, что очертания его руки только что не просвечивали сквозь мех.
Дом Кейна был в нескольких милях от фермы, и, когда они вернулись, Кейн развел большой огонь в очаге. Все проголодались как волки, но из еды в доме нашлись только коробка зачерствевших хрустящих хлебцев, несколько сморщенных яблок и две банки лосося. Все остальное, включая упаковку из шести бутылок пива «Лосиная голова», покрылось коркой льда.
— Как насчет того, чтобы покататься на коньках? — предложил Лэз, когда они покончили со своим скудным обедом. Он встал, вытер руки о джинсы и посмотрел за окно.
— Озеро еще не замерзло, — сказал Кейн. — Надо несколько неделек обождать.
— Пошли. Заодно и проверим. — Лэз не стал дожидаться ответа и уже начал обуваться. — Кто идет?
Кейн покачал головой.
— Вы, ребята, слишком осторожничаете, — бросил Лэз, выходя.
Грейс прижала кончики пальцев к замерзшему стеклу и сквозь оттаявшие дырочки видела, как Лэз обошел озеро по периметру, а затем рискнул выйти на лед. Наконец Кейн побежал за ним и, стоя на берегу, стал звать его обратно. Лэз остановился и начал колотить по льду каблуком, демонстрируя его прочность. Кейн немного прошелся по льду и показал на окошко, за которым стояла Грейс. Лэз повернулся и помахал рукой. Грейс махнула в ответ, но в голове у нее снова и снова крутилась одна и та же мысль: «Пожалуйста, не провались!» Когда они с Кейном вернулись, Лэз крепко обнял ее.
— Видишь, Грейси верит в меня, — сказал он. Потом подхватил ее на руки, и Грейс увидела подтаявший отпечаток своей ладони на заледеневшем окне.
На обратном пути Грейс сняла башмаки и, свернувшись калачиком под шерстяным одеялом, которое лежало у Кейна в корзине, закрыла глаза. Лэз сидел на переднем сиденье рядом с Кейном. Каждые пять минут Грейс чувствовала, как пальцы Лэза растирают ее ступни, что отгоняло стоявшую у нее перед глазами картину, как под ним проваливается лед. От поглаживания ступней у нее защекотало в носу, и это ощущение стало для Грейс одним из проверенных временем признаков подлинного счастья.
— Значит, увидимся в субботу? — спросила она Кейна. Все еще цепляясь за надежду на скорое возвращение Лэза, Грейс запланировала на субботу небольшую встречу на катке «Скай-ринк», за неделю до их пятой годовщины, примерно для тридцати друзей и близких. Без особых затей — просто пицца и напитки от Ральфа.
— Непременно, — ответил Кейн. — Пять лет. Невероятно. Скажи Лэзу, чтобы позвонил мне, когда приедет.
— Скажу.
— Грейс?
— Что?
— Знаешь, могла бы и не спрашивать. Ради тебя я всегда готов быть где угодно.
Грейс знала, что в разговоре имелись недостающие звенья. Она намеренно пропускала их, как стежки в вышивке, чтобы добиться нужного рисунка. Знала она и то, что Кейн не будет на нее давить.
— Было бы здорово, если бы ты сказал тост.
— Все ради тебя, Грейс.
В носу у нее защекотало, словно она собиралась чихнуть.
4
«Простаки за границей»
Грейс находилась не в том настроении, чтобы проводить занятия, но была среда — вечер, в который «Химера букс», старая книжная лавка на западе, в районе 80-й улицы, великодушно позволяла ей использовать заднее помещение магазина для проведения десятинедельного курса переплетного дела. Лэз устраивал там чтения, когда вышла его первая книга; народу набивалось битком, некоторые сидели даже на подоконниках и ступеньках. Давая объявление об открытии курсов в «Вестсайдере», Грейс, недолго думая, окрестила их «Переплетное дело». Она надеялась, что многих заинтересуют форзацы с узорами под мрамор и особенно золотая фольга, которая производила на нее саму такое же магическое действие, как крылья бабочки. Время от времени кто-нибудь приносил на занятия рассыпающуюся по листочкам фамильную драгоценность, требовавшую для своего восстановления более искушенного наставника, чем Грейс. В подобных случаях в качестве консультанта вызывался Милтон.