Хотя более девяноста процентов былого богатства этого города давно исчезло да и самые стандарты благополучия полностью изменились, все же немало осталось для собирателей урожая. Они приносили в свое убежище бессчетные вещи, более или менее поврежденные. А ведущую туда лестницу Стерн починил там и сям, срубив в лесу несколько подходящих деревьев. Ибо у него теперь был топор, найденный в той самой сокровищнице Карриера и Брауна, заточенный на влажном плоском камне у родника и насаженный на топорище из молодого деревца. Это орудие, как и полагал инженер, оказалось бесценным и немало воодушевило нового владельца. Оно стоило больше, чем тысяча тонн золота в слитках. В той же лавочке удалось отыскать хорошо сохранившееся эмалированное ведро и несколько посудин поменьше. Раздобыли они и ножи, гвозди, кое-какие небольшие инструменты, а также превосходный карабин и дробовик — оба, как рассудил Стерн, можно привести в полный порядок с помощью масла и тщательного ремонта. Что до боеприпасов, то инженер не сомневался, что поблизости можно откопать их целые горы. «С помощью стали и моей кремневой находки, — размышлял он, — я смогу когда угодно разводить огонь. Древесины больше, чем достаточно, о щепах и говорить не приходится. Так что первый шаг к возрождению цивилизации обеспечен. Будет огонь, и все остальное не за горами. А через какое-то время я, возможно, налажу новое производство спичек. Но пока что мои несколько унций фосфора, а также сталь и кремень хорошо мне послужат».
Беатрис, как истинная женщина, с воодушевлением приступила к задаче превращения заброшенных контор пятого этажа в настоящий дом. Энергии у нее оказалось не меньше, чем у инженера. И очень скоро их обиталище сделалось вполне уютным. Стерн изготовил для Беатрис метлу, нарезав ивовых прутьев и связав их кожаными тесемками. Исчезли и пауки, и пыль. Быт налаживался. Чтобы их питание не сводилось к консервам, банки которых выстроились вдоль одной из стен, инженер охотился на дичь, какая ему попадалась: белок, куропаток и кроликов. Посуда из металла, в первую очередь из чистого золота, раздобытая в магазинах на Пятой авеню, заняла почетное место на грубом самодельном столе. Они теперь ценили золото не за красоту и не воздавая дань обычаю, а просто за то, что этот металл отлично противостоит натиску времени. В руинах великолепного торгового заведения близ Тридцать первой улицы Стерн нашел подвал, отворенный морозами и медленной порчей стали. Там валялось свыше кварты алмазов, больших и маленьких, круглых и ограненных, они просто были повсюду рассыпаны. Но ни одного из них Стерн не взял. Они стоили теперь не больше, чем речная галька. Но он отобрал увесистую золотую брошь для Беатрис, чтобы та закалывала свою одежду. И еще кое-какие кольца и дорогую некогда бижутерию с камушками. В конце концов, Беатрис тоже дочь Евы.
Мало-помалу у них много чего набралось, включая и зубные щетки, которые Стерн нашел запечатанными в стеклянных контейнерах, и ряд золотых туалетных принадлежностей. Польза была теперь первой заботой. А красота постольку поскольку.
В одном из углов квартиры со временем появился недурной подбор инструментов: одни уже годные для дела, другие нуждались в чистке, правке и насаживании на рукоять. А в некоторых случаях в новой закалке. Появились в доме и два грубых стула. Северное помещение использовалось для приготовления пищи, оно же служило мастерской. Ибо там, у окна, через которое мог уходить дым, Стерн сложил круглый каменный очаг. Здесь Беатрис царствовала над своими медными кастрюлями и сковородами из небольшой лавочки на Бродвее. Здесь же Стерн помышлял, изготовив со временем пару кожаных мехов, воздвигнуть алтарь Вулкану и Каину.
Оба они благодарили неведомых богов, кто бы те ни были, за то, что Беатрис оказалась хорошей стряпухой. Она изумляла инженера разнообразием кушаний, которые умудрялась приготовить из припасенных консервов, дичи, которую подстреливал Стерн, и свежей зелени, собранной у родника. Эта еда, наряду с самым что ни на есть черным кофе, позволяла им поддерживать себя в хорошем состоянии.
— Я, безусловно, начал прибавлять в весе, — засмеялся Стерн после обеда на четвертый день, раскуривая трубку с ароматным табаком с помощью горящей бересты. — Мне становится тесна моя медвежья шкура. Тебе придется либо найти мне новую, либо прекратить творить чудеса на кухне.
Она ответила ему улыбкой, удобно расположившись на солнышке у окна и потягивая кофе из золотой чашки с ложкой из такого же чистого золота. Стерн, ощущая майский ветерок у себя на лице и слушая птичьи песни из глубины леса, ощутил блаженство, прилив здоровья и радость, такую, какой не испытывал за всю жизнь. Здоровье того, кто трудится на свежем воздухе, крепко спит и отменно переваривает пищу, и радость от свершений и присутствия очаровательной женщины.