Глава 17
СТЕРН РЕШИЛСЯ
Как долго это продолжалось, что значило, каковы были подробности, наблюдатели не могли бы сказать. Это нельзя было определить с такой высоты в таком мраке, нарушаемом лишь случайным отблеском света выглянувшей из-за несущихся мимо облаков луны. Стерн и Беатрис мало что поняли в сути этой примитивной войны. Они не знали, как развивались события, кто, где и когда одолевал или уступал. Понимали только, что факелы мечутся взад-вперед, военные барабаны отчаянно грохочут и две оравы демонов с воплями, в кровожадном упоении истребляют одна другую. Шло время. Барабаны убывали. Но число факелов не уменьшалось. И как только забрезжил несмелый рассвет, бой оборвался и началось бегство и безжалостное преследование. Мужчина и женщина наверху видели, как странные твари бегут и вопят, как их сваливают ударами, как их убивают, и они испускают дух там в лесу, и горестные стоны павших сливаются с торжествующими воплями их погубителей.
— Фу! Звериная война! — Инженер содрогнулся. И наконец отвел Беатрис от окна. — Пошли, светает. Прочь отсюда.
Она подчинилась, шагая так, словно не могла избавиться от жутких чар. Села на свою меховую постель, закрыла руками глаза и некоторое время не двигалась. Стерн наблюдал за ней. И вновь его рука нащупала рукоять револьвера.
«Я давно мог бы угодить в эту толпу, — размышлял он, — а то и мы оба. К чему все это, кто может сказать? Но это выступление против самой ночи, против мира, каким бы мертвым он ни был. Если бы это не означало тратить добрый боеприпас почем зря…» Загадочный гортанный стон внизу в лесу привлек его внимание. Он шагнул к окну и опять поглядел вниз. Там все переменилось буквально до неузнаваемости. Никаких звуков, свидетельствующих о битве, а лишь унылый жалобный ропот, как если бы победители готовились к некоему мрачному обряду.
В середине леса у родника уже горел небольшой костер. Под взглядом Стерна нечеткие фигуры носили к огню топливо. Инженер видел, как вверх по спирали то и дело взметываются снопы искр, как дым стал гуще, а затем и пламя возросло. Вокруг, бросая зловещий отсвет, скопилось несколько сотен факелов. С одной стороны инженер различал группу, явно занятую какой-то деятельностью, но какой именно, определить не мог. И вдруг оттуда вырвался крик боли, а затем резкий стон, который быстро оборвался. Еще один вопль. Третий. И вот в пляшущее пламя полетели какие-то темные уродливые предметы, и поднялся могучий рев. К нему вскоре прибавился пронзительный напевный стон. Внезапно загремели барабаны, но иначе, нежели прежде.
— Слышите? — спросил инженер. — Факельщики не иначе как истребили другое воинство и завладели барабанами. Теперь они сами в них бьют. И прескверно.
В свете костра возникали и пропадали неясные силуэты. Их огромные искаженные тени падали на экран листвы. Существа ускоряли шаг и телодвижения. Затем, внезапно вскричав, принялись за дело. Все они находились у костра. Стерн видел, как они кружатся, толпятся, топчутся, черные и жуткие.
— Свиньи! — выдохнул он. — Погодите, вот я изготовлю пинту-другую пульверита!
Пока он говорил, суета улеглась, и в лесу настала тишина, полная ожидания. Что-то влекли к костру, и все прочие тут же расступились. Ветер окреп. Гуще повалил дым. Зачирикала новая перепуганная птица, трепеща крыльями над верхушками деревьев. Затем раздался вопль, пронзительный, протяжный и жуткий. Он все взлетал, пока не оборвался булькающим и сдавленным звуком. Резкий лязг, торопливая возня, кряканье. И опять всеобщее молчание. И вот дружно вступили барабаны. Возобновился танец, куда безумней, отвратительней и жутче прежнего.
— Колдовство! — вырвалось у Стерна. — Шаманство! Чем быстрее я пущу в ход пульверит, тем лучше!
Окончательно избавившись от неуверенности, настроенный теперь на вполне определенную деятельность, инженер повернулся спиной к окну. На его лбу выступил холодный едкий пот. Его переполняли ужас и отвращение. Но он заставил себя улыбаться, когда в первом отблеске алой утренней зари приблизил лицо к лицу Беатрис. Но тут, к своему безмерному облегчению, обнаружил, что та спит. Вконец измученная долгим напряжением, бдением и трудом последних тридцати шести часов, она прилегла и провалилась в сон. И теперь безмятежно распростерлась, такая прелестная, лишь наполовину видимая в утреннем сумраке. Одна рука пересекала ее грудь, другая была подложена под голову. Склонившись, Стерн наблюдал за ней в течение долгой минуты. Со странным чувством он слушал ее ровное дыхание, ловил аромат теплой зрелой женственности. Никогда она не казалась ему такой совершенной, столь безмерно любимой и столь желанной.