А увидел он в Америке много нового и необычного. Но, возможно, самый важный опыт он получил во время первого плавания через Атлантический океан. Молодого иезуита изрядно волновало предстоящее путешествие, не в последнюю очередь из-за того, что́ древние писали об экваторе. Согласно Аристотелю, мир делился на три климатические зоны. Северный и Южный полюса были «холодными зонами», где стоял вечный нестерпимый холод. Вдоль экватора располагалась «жаркая зона» – область испепеляющей сухой жары. Между этими двумя крайностями примерно на тех же широтах, что и Европа, находилась «умеренная зона». При этом Аристотель утверждал, что для жизни, особенно человеческой, пригодна только «умеренная зона». Во всех остальных местах было либо слишком жарко, либо слишком холодно{27}.
Поэтому Акоста приготовился терпеть адскую жару по мере приближения к экватору. Но ничего подобного не случилось: «…реальность была совершенно иной. В то самое время, когда мы пересекали экватор, порой было так холодно, что я выходил погреться на солнце», – писал он. Последствия этого для древней философии были очевидны. Акоста продолжал:
Должен признаться, что я не мог не потешаться над метеорологическими теориями Аристотеля и его философией, видя, как в том самом месте, где, согласно его словам, все должно гореть и испепеляться, мы с моими товарищами мерзли.
Путешествуя по Южной и Центральной Америке, Акоста убедился, что вокруг экватора не всегда так жарко и, разумеется, не так сухо, как считал Аристотель. Нет, испанский миссионер обнаружил значительное климатическое разнообразие: «в Кито и на равнинах Перу» стояли «довольно умеренные погоды», тогда как в Потоси было «очень холодно». Но самое поразительное, что этот регион изобиловал жизнью: речь не только о растениях и животных, но и о людях. Как заключил Акоста, «жаркая зона обитаема и очень густо заселена, хотя древние говорили, что это невозможно»{28}.
Это, конечно, был серьезный удар по классическим авторитетам. Если Аристотель заблуждался насчет климатических зон, в чем еще он мог ошибиться? Обеспокоенный этой мыслью, Акоста едва ли не всю жизнь провел в попытках согласовать и примирить то, что узнал из древних текстов, с увиденным собственными глазами в Новом Свете. Особенно труднообъяснимым было разнообразие ранее неизвестных животных. От ленивцев в Перу до колибри в Мексике – «тысяча видов птиц, лесных животных и прочей живности, которые прежде не были известны ни по названию, ни по форме, и о которых нет упоминаний ни у латинян, ни у греков, ни у других народов нашего мира». Так писал Акоста. Ясно, что «Естественная история» Плиния была неполной{29}.
Умом Акоста понимал значение своих открытий, но, будучи верным христианином, не был готов полностью отказаться от классического учения. В конце концов, главным классическим текстом была сама Библия. Что будет, если начать ставить под сомнение авторитет древних? Поэтому, как и многие первые путешественники в Америку, Акоста решил смешать старое с новым. В некоторых случаях он указывал, что, хотя Аристотель и ошибался, другие древние источники были правы. Что касается жаркой зоны, то, по словам Акосты, древнегреческий географ Птолемей придерживался другой точки зрения и «писал о существовании обширных обитаемых районов ниже тропиков». Акоста также отмечал, что некоторые древние тексты даже предполагали существование новых миров по ту сторону известных океанов: Платон описал мифический остров Атлантиду, а в Библии упоминалась далекая страна под названием Офир, откуда мореходы доставляли царю Соломону серебро. Действительно, в классических текстах содержалось множество намеков на существование неизвестных стран, которые было легко интерпретировать как указание на американские континенты. Таким образом, поначалу знакомство с Новым Светом не привело к полному отказу от учения древних. Вместо этого европейские ученые просто пересматривали классические тексты в свете нового опыта{30}.
30
Grafton,