В первый раз, когда Виктор это услышал, слова психолога показались ему уж больно мудреными. Он в них почти ничего не понял. И только спустя несколько месяцев начал понемногу постигать их смысл. Вот Юлька спросила про фотографии, а ему и показать-то нечего, хотя было бы вполне уместно достать альбом или пачку снимков и пуститься в объяснения: это мы с друзьями на рыбалке, а это мы на даче, шашлыки делаем, а вот это мы ездили на море отдыхать, а это… ну, это так, одна знакомая, бывшая, можно сказать, ничего серьезного. У него, как у любого нормального человека, должно быть прошлое, а он за полгода прошлым так и не обзавелся. Полгода псу под хвост, полгода он цепляется за свою личность, всячески сопротивляясь ее разрушению и пытаясь сохранить все, что можно. А нужно ли? Вот взять да и закрутить романчик с этой чистенькой молоденькой студенточкой, ребенка ей заделать, жениться. А что, чем плохо? Еще и фамилию сменить, некоторые мужики так делают. Никогда у него не было таких девочек – Виктор про себя называл их «приличными», – с ними ему было скучно и тягостно, он не знал, о чем с ними разговаривать и чем их развлекать, потому что, кроме выпивки и постели, ничего не мог им предложить. Не в консерваторию же с ними ходить, в самом-то деле!
Хотя Юля не очень-то похожа на них, во всяком случае, в излишней разговорчивости ее заподозрить трудно. Он молчит – и она тоже молчит, смотрит то на него, то по сторонам своими темными глазищами, сидит неподвижно, как статуэтка. Странная она все-таки…
– Ты останешься до утра? – без обиняков спросил Виктор.
– Не знаю, мне нужно позвонить.
– Кому?
– Домой, родителям.
– И что, они могут не разрешить?
– Могут.
Да уж, многословием эта девочка не страдает, это точно.
– А от чего зависит их разрешение? – поинтересовался он. – Если у подружки – то можно, а если у друга – то нельзя?
– Нет, все зависит от здоровья маминой тетушки. Она уже старенькая, и если она плохо себя чувствует, я приезжаю к ней ночевать, чтобы в случае чего сделать укол или вызвать «неотложку».
– Значит, в отношениях с мужчинами родители тебя не ограничивают? – удивился Виктор. – Они у тебя такие передовые, продвинутые?
– Они нормальные. И прекрасно понимают, что если я захочу с кем-то переспать, то легко сделаю это и днем, так что требование ночевать дома ничего не решает и не меняет. Ты хочешь, чтобы я позвонила?
– А ты сама? Ты сама хочешь остаться?
На лице Юли проступило такое выражение, словно она собирается сказать: «Мне все равно». Виктор на сто процентов уверен был, что услышит именно эти слова, и несказанно удивился, когда она произнесла:
– Пока хочу. Но если потом передумаю, я полагаю, ничто не помешает мне встать и уйти. Правда?
– Да, конечно, – растерянно пробормотал он.
Черт возьми, они совсем другие, эти девочки поколения девяностых. Когда ему самому было столько, сколько сейчас Юле, его ровесницы так себя не вели. Вернее, вели-то они себя точно так же, оставались на ночь даже не во второй, а в первый же день знакомства, шли в гости к незнакомым мужикам и ничего не боялись, или же наоборот, отчаянно боялись и ни за что не соглашались идти в чужой дом. Но чтобы вот так хладнокровно пойти к мужчине, о котором ничего не знаешь, и при этом допускать, что он может оказаться насильником или полным придурком, садистом или еще каким-нибудь уродом, и при этом еще рассчитывать на то, что она сможет уйти, если ей что-то не понравится… Девочка двадцать первого века. А может, просто московская девочка? Говорят, столичные девицы отличаются от провинциальных. Интересно, чем? Может, именно этим? Знают обо всех темных и грязных сторонах жизни, но со столичным высокомерием полагают, что сумеют справиться с ситуацией, ведь они такие умные, такие продвинутые.
Юлина родственница оказалась в полном здравии, и девушка предупредила родителей, что ночевать не придет. Положив трубку, она снова замолкла, неподвижно сидя на диване и обхватив руками прижатые к груди колени. Ну вот, теперь надо что-то делать, что-то сказать или хотя бы кофе предложить… Или, может, сразу в спальню ее вести? Виктор заметался. Девочка ему очень нравится, она принадлежит как раз к тому типу женщин, от которых он обычно мгновенно терял самообладание – невысокая, тоненькая, темноволосая, смуглая. И волосы. Главное – длинные волосы, густые, прямые, шелковистые и блестящие. От таких волос он просто балдел. Ему захотелось немедленно схватить Юлю в охапку, на руках отнести в спальню, бросить на кровать, сорвать с себя рубашку и прижаться всей грудью к этим прохладным и свежим, как родниковая вода, волосам. Но почему-то казалось, что такой порыв будет неуместным и даже каким-то… плебейским, что ли. В нем бурлил бешеный темперамент молодого здорового самца, он хотел эту девочку немедленно, здесь и сейчас, но она выглядела такой холодной и рассудочной, что Виктор терялся.
– Ты пьешь кофе до того или после? – наконец нашел он, как начать приступ.
– Я после десяти вечера кофе вообще не пью, – последовал медленный ответ. – Только некрепкий чай. И после того я предпочитаю спать, а не пить. Ты еще что-то хочешь узнать о моих привычках?
– Конечно, – воодушевился Виктор. – Еще я хотел бы узнать, как ты предпочитаешь начинать, прямо здесь или в спальне. Или, может быть, в ванной?
– Зависит от обстановки. Сначала мне нужно взглянуть на спальню и ванную, а потом я решу.
Ну и дела! Как будто она пришла сюда не любовью заниматься, а ремонт делать. И будто бы она здесь – старший мастер, который будет решать, что и в какой последовательности должно происходить.
– Слушай, ты всегда такая?.. – Виктор замялся в поисках подходящего эпитета.
Юля, уже поднявшаяся с дивана, вскинула на него недоумевающие глаза.
– Какая?
– Деловитая. Ты словно на работу пришла, а не отдыхать.
Легкая улыбка снова тронула ее четко очерченные губы, но так и не разлилась по лицу сиянием радости или хотя бы смеха.
– Нужно ко всему относиться серьезно, как к работе. Даже к отдыху. Тогда все будет как надо.
– А как надо? – глупо спросил Виктор, включая свет в спальне.
– Примерно вот так.
Юля неожиданно прижалась к нему всем телом, ее маленькие горячие ладони буквально обожгли его ягодицы через тонкую ткань летних брюк. Все дальнейшее происходило сумбурно и безалаберно, то на полу, то на кровати. Девушка оказалось очень темпераментной и молчаливой, она не требовала, чтобы Виктор говорил какие-то необязательные слова, и сама не произнесла ни звука, даже не стонала. Только протяжно и громко закричала в самом конце. Потом лениво чмокнула его в плечо, повернулась на бок и крепко уснула.
Виктор еще долго ворочался без сна, то и дело борясь с желанием разбудить Юлю и снова приласкать ее, но отчего-то не посмел. К тому времени, когда дремота начала сковывать мягкой паутинкой его возбужденный мозг, у него возникло странное ощущение, будто его использовали. Да-да, использовали, именно так, как он сам использовал многих девушек. Эта смуглокожая студенточка ничего не хотела знать о нем, не задала ни одного вопроса, а про фотографии спросила просто из вежливости, чтобы сделать ему приятное, он же видел, с каким облегчением она перевела дыхание, когда выяснилось, что фотографий у него нет. Он как личность ей совершенно не интересен. Он был нужен только как мужчина, с которым можно провести вечер, когда больше нечем заняться. И которого можно употребить в качестве сексуального автомата.
Проспав три или четыре часа, Виктор проснулся. Юля мирно спала рядом, она лежала в той же позе, в которой уснула. Июньское небо уже совсем светлое, хотя еще только половина пятого утра. Снова нахлынула смешанная с недоумением обида: его использовали как бездушную бессловесную вещь. Но уже в следующее мгновение пришла другая мысль. Девушка, которая не задает вопросов. Девушка, с которой не нужно разговаривать о разных умных вещах и строить из себя начитанного и образованного. Девушка, которая не интересуется его работой, его друзьями, его прошлым. Девушка, готовая на близость и при этом не стремящаяся представить его своим родителям в качестве жениха. Девушка, при одном взгляде на которую у него сладко замирает все внутри и мысли приобретают совершенно определенное направление. Может быть, это как раз то, что ему сейчас нужно? Хотя бы для начала. Пусть эта Юля станет первым кирпичиком сначала в его новой жизни, а потом в его новом «прошлом».