Какого труда мне стоило стереть со своего лица прежнюю Деньку! Ту рохлю, беспамятную «старую деву», что жила на свете еще вчера, уверяя всех в том, что она не от мира сего. Я смотрела на себя и не узнавала, с горьким сожалением думая, что распрощалась с той смехотворной блондинкой навсегда. Похоронила и даже не оплакала.
Нечто подобное я ощутила лишь раз, когда рассталась с девственностью. Такое же чувство невозвратной потери и осознание того, что плата не стоила товара. Из глубины зеркала на меня смотрела зеленоглазая черноголовка Ю, крашенная сука Н, отмеченная дьяволом — Г. Кто угодно, но только не я!
«Мать мне этого не простит, — подумала я, ухмыльнувшись. — Я перебралась на вражескую территорию. Отныне я предатель и перебежчик, и не имею права на жизнь».
Завешав голову папильотками, которыми с год не пользовалась, я влезла в свои традиционные джинсы и футболку. Покрутившись перед зеркалом, обнаружила, что любимые вещички неприлично грязные. Уж кто бы подтрунивал над неряшливым соседушкой!
Отыскав в чемодане джинсовую юбку и топик, я наспех их выгладила и примерила. Решила, что для нашей компании сойдет и, расчесав завившиеся локоны, вышла из дома.
На скамейке, как стало привычным, сидел со своей книжечкой Игорь Яковлевич, игнорирующий бегавшую рядом малышню. На этот раз соседушка ощупал меня долгим изучающим взглядом, прежде чем перевернул страницу. Я заметила на его руке татуировку: будто случайно отпечатавшийся крест. Синее кольцо, пресловутое женское имя и то было бы уместнее на его сожженных солнцем руках, но только не этот опрокинутый крест.
«Может, по молодости бесовскими делишками баловались? — принялась я про себя издеваться над соседом в отместку за его стойкое нежелание со мной здороваться. — И вас припалила крестом какая-нибудь бравая воительница из святого ордена Потомственных Блондинок, вроде моей матери? Попроси у такой, Мария Магдалина, помиловать!»
Либру я встретила у магазина и долго махала ей, не понимая, почему она меня игнорирует. Обиделась, что пришлось долго ждать? Со зрением стало плохо?
— Либра! — подойдя вплотную, окликнула я. — Привет.
— Денька? — изумилась та, осмотрев меня с ног до головы. — Я тебя не узнала! Думаю, что за идиотка стоит там и руками машет? Ну-ка, повернись!
Либра, с которой я дружила лет с пяти, посмотрела на меня с завистью. Чему она могла позавидовать? Тому, что я отважилась кардинально изменить внешность? Ей, конечно, есть на что пожаловаться Афродите, но на ее фоне я всегда была не больше чем тенью.
Мы на двоих несли огромный торт, дабы хватило на всю нашу ораву, и впервые надолго и без причины замолкали. Между нами росла стена обоюдного недоумения. Либра напомнила мне враз охладевшего Пешку: она тоже словно не узнавала меня. Я уже начала жалеть о своем первом и последнем выпаде против собственной природы.
С подпорченным настроением я вошла во двор Лешкиного дома. В толпе приглашенных гостей увидела Верку, цедящую шампанское, огненно-рыжую Лариску, кувыркающую в пальцах зажигалку, и любителя химичить – Али. Он первым подошел к нам и, поправив очки, протянул руку и представился. Таким я его видела впервые. Раньше и не замечала, какие у него большие черные глаза, и этот блеск в них – что-то новое.
— Кончай чудить, Алик! — сказала я и рассмеялась, увидев, как вытянулась его физиономия. Он так и не донес до губ мою руку, которую хотел поцеловать с вышедшей из долгой летаргии обходительностью.
— Денька? — выдохнул, наконец, когда я уж подумала, что он задохнется от переизбытка непосильного удивления.
Передо мной снова стоял превратившийся в близорукого крота Алик, морщившийся от света и заученным жестом поправляющий очки, съезжающие с горбинки носа. Куда делись его только что сиявшие, широко раскрытые глаза? Куда втянулись и без того маленькие губы? Неужели он и вправду меня не узнал? Принял за новую подружку Либры? Судя по всему, так оно и было.
— Кибелая? — неспешно подошла к нам похожая на манекен Лариска. — Сменила имидж? А мозги заменить не пробовала?
— Эх, завидую я тебе, Лара Фобия. Тебя-то никакие проблемы с мозгами не беспокоят: у кукол же их нет.
— Да пошла ты, фригидная дура!
— Только после тебя, — ласково улыбнулась я, хотя так и хотелось дать пинка под тощий зад этой Барби.
Выпустив в мою сторону струйку дыма, мастерски катая между пальцами потертую зажигалку, она отошла к дружкам Лешки. Встретилась бы такая рыжая ведьма на пути моей матери! Волос бы не смела, ногтей бы не склеила, костей бы не собрала.
В течение часа я была предметом обсуждений, чувствуя себя блохой под микроскопом. Еще и удостоилась пристального внимания Алика, сопровождавшего меня всюду. Он помогал мне резать торт и раскладывать его по блюдцам, перетаскивал чашки с кипятком, высыпал в вазы конфеты из принесенных коробок. Словом, был готов на все, лишь бы отираться поблизости. Небывалый случай!
— Слышь, День, я тут хотел спросить… — начал было он, расставляя в третий раз блюдца на столе.
— Дуреха, — услышала я за спиной Женькин голос.
— Привет, — мельком оглянулась я и продолжила сервировать стол. — Ты чем-то огорчен, мой любезный друг?
— Конечно, он теперь в полной жопе! — протарахтела подошедшая Верка и толкнула Женьку бедром. — Плакали теперь его блондинки!
— Накапаю анекдотов про брюнеток! — пригрозил Женька.
— Эй, парни, ну скоро там шашлык будет? Костя, неси шампанское! Где-где! Холодильник на кухне, как зайдешь — налево! Леха, ну ты чего? Двигай сюда! Затерся среди винограда! Нечего его обжирать! Ну и что, что дикий!
— Глядя на Алика, даже не верится, что у мужиков не бывает критических дней, — подошла сзади и прошептала мне на ухо Либра.
— Если судить по Алику, то еще как бывают. Причем не дни, а критические месяцы и кретинические года.
Давно отказалась от спиртных напитков. Никогда не ела шашлык, опасаясь выломить продымленным, резиновым мясом зубы. В этот вечер я изменила своим принципам. Женька заявил, что я дважды остолопка, так как ему нравилась сивая размазня, а не эта стерва, в которую я превратилась. В подтверждение тому, что я и не хочу ему нравиться, делала все, на что была неспособна стертая с лица Денька.
Лезущая из бутылок пена, с хлопком улетающие пробки шампанского, темнеющее в стаканах вино, поблескивающая в рюмках водка. Запах духов, дыма, еды, сладостей и вечера – все так знакомо и странно чуждо. Вьющиеся в воздухе комары, грохочущая на всю улицу музыка и пытающиеся переорать друг друга гости. Все стандартно, кроме фейерверка, устроенного Лешкой в честь грядущего Нового года. Я уже и не различала, что мне подливали в фужер: то ли шампанское, то ли морс, то ли пиво. Какой-то парень, выделявшийся в сумраке ослепительно белой рубашкой и черным галстуком, заключил меня в объятья, когда я, наступив на пробку, вознамерилась распластаться.
Либра обвивала руками и своей женственностью шею Женьки, плавно двигаясь с ним в танце. Тут же бегала с поросячьим визгом Верка, закрываясь от летящего в нее конфетти. Кто-то плескал друг в друга шампанским. И среди беспокойного роя прыгающих, кружащихся, выплясывающих силуэтов я различила стоявшего в стороне совершенно трезвого Алика. Единственное в чем была уверена – он смотрел именно на меня.
— Де… Денька! — окликнул меня Лешка, и я повернулась, увидев, что он протягивает мне вазочку с конфетами. — Бери, по… пока «птичье молоко» не… не утекло, а то ведь не надоим больше. Ра… райские птицы все на… на фиг разлетелись.
Я кивнула вместо благодарности, чтобы не перебивать рыданий вечного страдальца Иглесиаса, ноющего в огромных колонках. Во время его затянувшихся страданий Верка споткнулась о провода и чудом не оставила всю улицу в ожидаемой соседями тишине.