Пытаюсь кричать, умоляя кого-то дать мне умереть. Но ответом служат лишь хрипы, вырывающиеся из моего горла.
Вспоминаю Прим. Мысленно прошу у нее прощения. Не хочу оставлять ее, но я больше не смогу быть для нее хорошей сестрой. Я мертва. Прим не нужен призрак, тень, вместо прежней Китнисс.
Борьба окончена. Мне остается только ждать. Миротворцы не убили меня, значит Сноу не захотел легкой смерти для Сойки-Пересмешницы. Ему этого мало. Он захочет использовать меня в своих целях. Скорее всего, заставит выступать с речами в свою защиту. Возможно, мне промоют мозги. Наверно, так будет даже лучше - не думать, не сожалеть, не чувствовать боли. А потом меня убьют. И я жду этого с нетерпением.
Медленно открываю глаза и щурюсь от яркого белого света, едва различая расплывчатые силуэты, мелькающие передо мной. Я балансирую на грани сознания. Голова все еще кружится, а неприятное тянущее чувство внизу живота заставляет морщиться от боли. Подо мной растекается что-то мокрое, но теплое и почти приятное.
Чей-то вскрик пронзает тишину, нарушаемую лишь уже знакомым тихим писком, а потом меня снова вырубают, вколов внушительную дозу морфлинга.
Во тьме вижу легкий светлый силуэт. Маленький, совсем крошечный. Меня наполняет странное чувство. Жгучая боль, саднящая в области сердца. Я не понимаю что это, но ощущение потери накрывает меня с головой. Хочу ухватиться за этот свет, но он ускользает, оставляя после себя лишь пустоту.
В какой-то момент ко мне возвращается сознание. Я открываю глаза и вижу вокруг себя несколько медицинских аппаратов с мигающими лампочками, к которым я подключена через множество трубочек и проводков. Именно они и издают тот назойливый писк, разрывающий тишину. Стены небольшой палаты выкрашены в белый цвет, неприятно режущий глаза. В углу стоит стеклянный шкафчик с медикаментами, запертый на замок.
Я одна. Возможно, они думают, что я все еще без сознания, потому никто не приходит.
Задумчиво рассматриваю мешок с прозрачной жидкостью внутри, которая медленно струится по трубке, попадая в мои вены. Под мешком есть маленькое колесико. Регулятор скорости поступления лекарства. Слишком быстрая подача морфлия, возможно, приведет к смерти.
Нужно выбрать что-то одно. Умереть или стать наркоманкой, зависимой от морфлия.
Глубоко вздохнув, я пытаюсь приподнять руку, чтобы достать до колесика. Это дается не без труда. Жду, пока проходит легкое онемение и снова поднимаю руку. Дотянувшись до колесика, хочу повернуть его до максимальной отметки, но оно не поддается. Похоже, стоит на блокировке.
От отчаяния хочется столкнуть капельницу и вырвать все проводки из руки, но я просто обессиленно падаю на подушку.
Через какое-то время приходит врач. Я бросаю на нее мимолетный взгляд и снова смотрю в потолок, в котором уже просверлила глазами дыру. Во мне не осталось никаких чувств, лишь апатия. Мне все равно что со мной будут делать. Внутри - пустота. Она наполняет меня, каждую клеточку моего тела. Я сломлена.
Врач подходит к аппаратам. Взглянув на показатели, нажимает на несколько кнопок. Писк исчезает, оставляя после себя лишь легкое гудение.
- Как себя чувствуешь, Китнисс? – заботливым тоном интересуется женщина.
Я ничего не отвечаю, продолжая смотреть в потолок.
- Послушай, я понимаю, что ты через многое прошла…
Женщина продолжает что-то говорить, но я почти не слушаю ее, размышляя о своем. У капитолийских врачей весьма широкий профиль. Кого-то они лечат, но могут и покалечить. Тело и разум. Возможно, передо мной стоит именно тот самый врач, который пытался изменить сознание Пита, экспериментируя с ядами и наркотиками.
Руки непроизвольно сжимаются в кулаки. Каждый человек теперь кажется врагом.
Назойливый голос врача не дает мне расслабиться. Я воспринимаю фразы урывками. Она долго за что-то извиняется, ее голос полон скорби и сочувствия. Что-то говорит о потере. А потом я слышу слово «ребенок», и оно отзывается во мне болезненной пустотой внутри.
Я резко перевожу взгляд на врача, отчего она замолкает и непроизвольно делает шаг назад. Со мной решили поиграть. Надавливают больнее на рану, а потом приносят свои извинения. Пытаются вылечить, чтобы потом снова заставить страдать.
- Мне очень жаль, - произносит женщина.
В этот момент во мне что-то ломается. Не в силах совладать со своей яростью и ненавистью, я срываюсь вперед, успевая схватить врача за край халата перед тем, как тянущая боль пронзает мое тело. Не удержавшись на дрожащих коленях, падаю обратно на постель. Из глаз начинают течь горячие слезы. Мои плечи сотрясаются от рыданий, а по телу проходит волна неприятной дрожи.
Две пары рук приподнимают меня с постели. Из груди вырываются тяжёлые хрипы. Я кричу, прошу оставить меня в покое. Руки и ноги оказываются в плену мягких светлых лент, которые не позволяют пошевелиться.
Я боюсь, что мне снова дадут морфлий, чтобы вырубить, но этого не происходит. Зафиксировав лентами мое тело, врачи покидают палату, и мне остается лишь лежать, давясь слезами и задыхаясь от непрекращающихся рыданий.
Я отключаюсь только тогда, когда меня покидают силы.
Крошечный светлый силуэт ускользает от меня, растворяясь в темноте. Пустота. Потеря.
Слова врача больно врезаются в мое подсознание. Потеря. Ребенок.
Я открываю глаза и резко сажусь, отчего на мгновение все вокруг темнеет. Ледяная волна ужаса сковывает мое тело. Дрожащей рукой дотрагиваюсь до своего живота.
Потеря. Ребенок. Я была беременна. И потеряла ребенка.
- Китнисс.
До боли знакомый голос заставляет меня вздрогнуть. Я начинаю падать в бездну, но в приятную и теплую, когда, обернувшись, встречаю взгляд голубых, как небо, глаз.
========== Глава 46 ==========
Deptford Goth – Feel Real
Daniel Powter – Am I Still The One
Сердце пропускает удар и срывается куда-то вниз. Это не наркотики. Кроме морфлия никаких инъекций мне не делали. А обезболивающее слишком медленно поступает в вены, чтобы вызвать галлюцинации.
- Нет, нет, нет, - я прикрываю глаза ладонями и начинаю покачиваться взад-вперед.
- Китнисс…
Этот тихий голос заставляет тело дрожать, а по щекам текут предательские слезы. Сглатываю, пытаясь удержать рвущиеся наружу рыдания. Я не имею права показывать свою слабость.
Тихий шорох. Он присаживается на край кровати. Теплая ладонь ложится на мое предплечье, отчего я резко дергаюсь в сторону.
- Не трогай меня, капитолийский переродок! - кричу я, хватаясь за спинку кровати. До боли сжимаю дерево пальцами. – Не трогай меня!
- Китнисс, я не… - растерянно произносит он, но я не даю ему договорить.
- Заткнись! Заткнись! – закрываю уши руками. – Ты не имеешь права говорить его голосом!
Я вся сжимаюсь. Крупная дрожь сотрясает тело. Зажмурив глаза, продолжаю раскачиваться.
Это не он. Это не может быть он. Его убили, я слышала выстрел. Нас никто не спас.
- Посмотри на меня, Китнисс.
Я лишь теснее прижимаюсь к спинке кровати. Сноу решил раздавить меня, растоптать мою душу, прежде чем лишить чувств. Он хочет, чтобы я умоляла его об этом. Теперь Пит – его оружие. Точнее, его лицо, голос. Мой Пит – мёртв. А эта тварь лишь обладает его телом.
- Ненавижу, - шепчу я, давясь слезами. – Ненавижу… Он забрал их, забрал.
Сноу забрал у меня все. Моего мужа, моего ребенка. Нашего с Питом ребенка.
Гнев жидким огнем растекается по венам. Я резко вырываю иглу от капельницы из руки и, вскочив с кровати, срываюсь к стене.
- Где ты? – кричу я, пытаясь найти глазами камеры. – Где ты прячешься? Выходи! Выходи, Сноу!
Уши начинает закладывать от моего же крика. Голос срывается на хрипы. Горло горит огнем.
Я толкаю один из аппаратов и опрокидываю его на пол. Перехожу к шкафчику с медикаментами. Стекло рассыпается по полу мелкими осколками. Пузырьки с лекарствами разбиваются, и приторно-сладкий запах наполняет воздух.