Мейси заерзала на стуле. Если задача Времени – утишать тоску по тем, кто покинул этот мир, – значит, Время безбожно халтурит. В отцовских глазах Мейси до сих пор ясно читает боль утраты. А прочтя, сама вспоминает Саймона, даром что обещала себе задвигать подальше все мысли о нем вплоть до воскресенья, на которое намечен визит в ричмондский военный госпиталь. Короткая отлучка из Кента в разгар расследования заодно позволит Мейси проанализировать материалы по делу, которое она мысленно называла «Комптоновским» – и которое успело выйти далеко за границы, Джеймсом Комптоном обозначенные. Кроме того, Мейси сможет присовокупить к делу обстоятельства кражи в доме Сандермира.
– Много работы, детка? А будет еще больше?
Фрэнки порой терялся в разговоре с дочерью, боялся проявить чрезмерное любопытство, задать вопрос, отвечать на который Мейси будет не вправе. Часто ему хотелось, чтобы Мейси вышла замуж, устроила свою жизнь по-человечески или нашла обычную, доступную его, Фрэнки, пониманию работу. С другой стороны, он любил в Мейси именно независимость и ужасно гордился успехами своей девочки.
– Летом все было как-то смутно, неопределенно. А теперь появилась достойная работа. Меня ангажировал Джеймс Комптон; для него я кое-что расследую в Геронсдине. Есть еще пара дел, так что в ближайшее время скучать не придется.
– Это не опасно?
Мейси рассмеялась:
– Нисколько не опасно, пап, не волнуйся. – Помедлив, она добавила: – Странное место этот Геронсдин. У меня ощущение, что в деревне все должно быть по-другому.
– Никогда там не бывал, в смысле, не задерживался. В такие деревни наведываются либо к родне, либо проездом в другое место. А так там делать нечего. И ярмарок они не проводят.
– Ты прав, папа. Кстати, ты слыхал о Сандермире?
Фрэнки ответил не сразу:
– Слыхал – краем уха. Он вроде охоту любит. А еще говорили, будто имению теперь конец, раз Сандермир его унаследовал. У него, мол, все идеи какие-то, деньги швыряет на станки, которые в производстве кирпича и не нужны вовсе, да еще хороших клиентов отвадил – целых две строительных фирмы, из Лондона. Брат его – тот был толковый, совсем еще мальцом в делах разбирался.
Мейси вздохнула. Она было хотела спросить Фрэнки про лошадей, вверенных его заботам, но он заговорил снова:
– Правда, в войну деревня пострадала – ее чуть с землей не сровняли.
– Как это?
– Где тебе знать – ты тогда во Франции была. А на деревню случился налет. «Цеппелин» снаряд сбросил. Помню, эти мерзавцы к Лондону летели нарочно пониже – тренировались бомбить. В общем, насколько мне известно, тогда в Геронсдине погибли три человека. Правда, с самой войны об этом как-то помалкивают. Ну, будто вот случилось – и случилось, что тут обсуждать. Я еще удивлялся – вон какое событие, в деревнях ведь и пустяки годами мусолят. Наверно, им только и оставалось, что смириться. Перешагнуть и жить дальше. – Фрэнки покачал головой. – Сначала думали, «цеппелин» метит в кирпичный завод, может, летчику казалось, там какое-то крупное предприятие, – а вышло вон как. И с тех пор никто ни гугу на эту тему.
– Когда случилась трагедия?
– Не поручусь, что правильно помню, – только вроде как раз в сезон сбора хмеля. В сентябре шестнадцатого, значит. – Фрэнки поднял глаза к потолку, сам себе кивнул – Да, точно. За неделю до этого Лондон бомбили, дымище на мили был виден, а этот пожар, конечно, мелочью по сравнению с лондонским показался.
– Завтра поеду в Мейдстоун, попробую что-нибудь выяснить.
Фрэнки кивнул, и несколько минут отец и дочь провели в молчании.
– Вот какое дело, папа: я почти ничего не знаю про нану.
– Мамину маму? Старая Бекка была из тех, кого раз увидишь – не забудешь.
– По-моему, ты ее любил. Правда, я толком ничего не помню. Отдельные эпизоды, но зато какие яркие!
– Когда я впервые увидел твою будущую бабушку, у меня, веришь, душа в пятки ушла от страха. – Фрэнки заулыбался, устремил взгляд в воображаемую даль, словно хотел вытащить воспоминания из темного туннеля Времени. – Но старая Бекка любила твоего деда, а тот симпатизировал мне, так что пожениться нам с твоей мамой разрешили без скандала.
Фрэнки рассмеялся.
– Так и вижу: вот она, Бекка, стала, руки в боки, да нудит – то не так, это не этак. А дед твой знай улыбается, в глазах искорки. Дескать, продолжай, говори. Бекка была цыганкой, причем из речных цыган. Маму твою обожала, а в тебе просто души не чаяла. Когда ты совсем крошкой была, она называла тебя или Маленькая Бекка, или Бусал. Или еще как-нибудь ласково.