Неудивительно, что выращенный на этих принципах московский князь не был благосклонен к экономическому, а значит, в будущем неизбежно и политическому, усилению церковной корпорации. Соответственно, понятны и его симпатии как к нестяжателям в целом, так и к пресловутым «жидовствующим» в частности, которые удивительным для многих образом, также были заинтересованы в союзе с государем всея Великая Руси.
Но силы были слишком неравны. Объективно молодому, неорганизованному даже не движению, а разношерстному направлению мысли было сложно конкурировать с мощной корпорацией с многовековой русифицированной традицией, признанной и православным миром, и католическим Западом, к фактору которого мы вернемся позже. Субъективно, позиции церкви усиливались тем, что ее лоббисты имели в полном смысле этого слова доступ к телу Ивана через его супругу и мать его детей Софию Палеолог.
Еще один интересный момент в этой конкуренции проектов — это их геокультурный аспект. Обычно идейные московиты выставляют религиозных диссидентов того времени не только криптоиудейской сектой, но и неким чужеродным космополитическим феноменом, а его противников — защитниками, в том числе, национально самобытного «суверенного православия».
Однако не будем забывать, что Софию сосватали за Ивана из Венеции и Рима. И Юрий, и Дмитрий Траханиоты, насколько можно судить, были сторонниками поздней византийской линии — унии с Римом. Придворным врачом Ивана III был открытый католик и убежденный сторонник унии Никола Булев. Проуниатские или парауниатские настроения были сильны и в православном истеблишменте Новгорода, находящегося между Московией и Литвой с ее западной Русью. Интересно, что в Литву уходили корни идеолога церковно-государственной инквизиции Иосифа Волоцкого. Откровенно апеллировал к опыту католической инквизиции, превознося мудрость «франков», и новгородский архиепископ Геннадий.
То есть, в лице клерикалов мы видим вполне себе прозападную партию, ориентированную именно на западный мейнстрим того времени, и фактически стремящуюся внедрить на Руси католическую социально-религиозную модель. А именно — сильной церковной корпорации, которая благодаря консолидации в своих руках значительных ресурсов обладает возможностями воцерковлять мирян. Альтернативой же ей является по сути протестантская тенденция, противопоставляющая священству «народ Божий», и впервые давшая о себе знать еще в виде новгородского движения стригольников, бросившего вызов новгородскому же церковному истеблишменту, а не московскому князю. Интересно, что в интеллектуальном отношении эта партия была ориентирована на самое передовое для того времени пространство мысли Андалусии, в котором происходил обмен идей и полемика исламских, иудейских и христианских теологов. В геополитическом же отношении ее сторонники, насколько можно судить, лоббировали союз России со странами юго-восточной Европы: Османами, Крымом, Венгрией.
Итак, консолидация Великороссии в унифицированное политико-религиозное пространство, которое при внуке Ивана III и Софии Палеолог окончательно станет Россией, действительно произошла вокруг Московии. Но собственно московской, исконно-московской у нее была, пожалуй, только политическая «генетика». Социально-политико-религиозная же сформировалась под влиянием византийско-западного, парауниатского проекта, частью которого были и «партия Софии», и иосифляне, и новгородский церковный истеблишмент. Новгородский элемент на стадии распада своей политической самостоятельности таким образом влился в единое консолидирующееся великорусское пространство, оказав на его формирование во многих отношениях решающее влияние.
При этом формирование московитской политической общности происходило не только вокруг конкретного геополитического центра, но и вокруг вполне конкретной асабийи, утвердившейся в нем. Эта асабийя сформировалась из стратегического союза московских Рюриковичей в лице князя Ивана III, осколков византийской династии Палеолог, утратившей свою страну, завоеванную мусульманами-османами, и общерусских клерикалов.