Выбрать главу

Нельзя в этой связи не остановиться и на такой теме как национальная столица. «Москва, Москва, как много в этом слове для сердца русского слилось, как много в нем отозвалось», — писал Лермонтов. Но писал о совсем другой Москве — почвенной, великорусской. Или, по крайней мере, ставшей восприниматься так на фоне учреждения чисто имперской, колониальной столицы в Санкт-Петербурге. Такой почвенный, великорусский, мещанско-купеческий характер Москвы накануне революции давал ей шанс в условиях крушения империи стать для русских тем, чем для турок в условиях крушения империи с ее столицей в Стамбуле-Константинополе стала Анкара — столицей национального государства. Но в России происходит прямо противоположное — из почвенного великорусского символического центра Москва превращается в монструозную столицу новой империи, центр глобального мессианского проекта. Драматически меняется и архитектурно-культурное, и социально (да и этно-) демографическое лицо города. Непрерывное присоединение к нему соседних маленьких городов и столь же непрерывный приток новых жителей радикально размывают московскость. С крушением СССР и отменой «прописки» эти процессы еще более усиливаются, вовлекая в себя на этот раз и миллионы выходцев из Средней Азии и Кавказа.

Теперь уже Москва, а не Петербург — крупнейший колониальный центр. От национального великорусского города остались лишь отдельные фрагменты, растворенные в постсоветском мегаполисе. В такой ситуации не приходится удивляться тому, что вненациональная агломерация может генерировать что угодно, но не великорусскую национальную политику. Для этих целей Цымбурский, напомним, предлагал перенести столицу куда-нибудь в Сибирь или на Урал, но если говорить о старой Великороссии, это мог бы быть старый русский город вроде Ярославля, Суздаля, Ростова или Владимира, но никак не Москва, уже давно превратившаяся в вещь в себе, агломерацию латиноамериканского типа.

На этом фоне вполне естественным выглядит возникновение и развитие у части русских националистов не только антисоветского и антиромановского, но и антимосковитского дискурса. Если вывести за скобки как не имеющий отношение к великорусскому пространству украинско-руський дискурс о Руси как синониме Украины (возможно с Беларусью) и Московии как «Мокшании», ничего общего с Русью не имеющей, внутри русского антимосковского дискурса можно будет выделить два направления: альтерцентричное и полицентричное.

В первом случае проблема будет видеться в том, что в борьбе за собирание великорусских земель, в принципе неизбежной, победил не тот центр — «ордынская» Москва, а не европейские Новгород или Литва. Во втором же проблема видится в самом этом собирании, а именно в том, что вместо развития множества самобытных русских культур и земель (по аналогии с немецкими) произошли их разгром и унификация, в результате чего русские были превращены в лишенную органических корней государственную тягловую массу.

Проблема обоих этих подходов, однако, заключается в том, что независимо от степени их исторической обоснованности в части прошлого, осуществить реставрацию утраченного русского «золотого века» они неспособны так же, как и те, кто видит его в советской, дореволюционной или дораскольной эпохах. И Новгород, и другие русские княжества были растворены и перемешаны в московской бетономешалке, однородным цементом которой были залиты территории и старых русских земель, и новых земель, колонизированных русскими. По этой причине ни стремление восстановить утраченную государственность, ни защита культурной самобытности и идентичности поглощенных Москвой «земель русских» не могут быть основой борьбы жителей нынешних «русских регионов» за свои субъектность и интересы. Что, впрочем, не означает, что не будет самой этой борьбы…

23. Российский Вестфаль: Соединенные Нации или Тридцатилетняя война?

Россия как империя — сложносоставное пространство, которым правит неподконтрольная его населению и относящаяся к ее территории как к своему домену власть, доживает свой исторический срок. Впрочем, не только она — мир, несмотря на сопротивление противящихся этому сил, вошел в фазу трансформации, из которой не выберутся многие крупные государства, даже выглядящие компактными и монолитными, не говоря уже о многосоставных. Однако трансформация мировой системы не является предметом этого исследования, хотя по касательной данный вопрос и будет затронут в его завершающей главе. Потому сосредоточимся на России.

Несмотря на то, что российский имперский истеблишмент в условиях буксующей трансформации глобальной системы достаточно успешно продает свои геополитические функции вовне, проекта развития пространства 1/8, уже не говоря об 1/6 части суши у него больше нет — это очевидно. Коммунистическое руководство на три четверти века подчинило стратегию развития этого пространства глобальной утопии, и их крах стал катастрофой для целых отраслей экономики, групп населения и даже территорий, лишившихся перспектив. Плотно заселенные нерусскими народами окраины империи попросту отложились в новые государства, хотя и весьма проблемные в большинстве случаев в смысле их экономических перспектив и политического развития, но не демонстрирующие желания вернуться под юрисдикцию Москвы.