Среди «русских националистов» есть весьма откровенная разновидность, представители которой считают точкой отсчета «исторической России» не Киевскую Русь (что, конечно, вообще смешно), и даже не Московию или 1612 год, а именно петровскую революцию. Вот, в частности, что об этом пишет современный яркий публицист Дмитрий Галковский: «В мире не было ничего фантастичнее петровской реформы. Представьте себе, что Индия ХVII века в болотистых джунглях строит Лондон 1:1, с Тауэром, Биг Беном, и начинает сама себя колонизировать, то есть создает европейское чиновничество, армию, систему образования и вообще вытягивает себя из азиатского болота за косичку, как барон Мюнхгаузен. Удивительнейшая цивилизация. И страшная».
Цитата весьма откровенная, ведь из нее ясно следует, что если варварская Московия-Индия самоколонизируется в русскую Британию, то у нее должны появиться класс колониальных белых господ в пробковых шлемах и окружающие их туземные варвары. Так в общем-то и произошло, но весьма странно, что эти господа удивляются потом тому, что это государство было уничтожено, когда туземцы пришли в движение, и считают причиной этого не его изначальную им чуждость, а исключительно происки главного конкурента «русской Британии» — Британии оригинальной. По их мнению, эти туземцы должны были дождаться того, что это государство постепенно превратит их «белых людей» в XX веке, вместо чего, кстати, оно само ввязалось в мировую войну, его похоронившую.
Впрочем, не будем забегать вперед. Революция Петра была действительно уникальным, волюнтаристским футуристическим экспериментом по созданию с чистого листа новой в культурном отношении породы людей. Два века спустя совсем в другой стране произойдет нечто, на первый взгляд, похожее — культурная революция Мустафы Кемаля, известного как Ататюрк, который начнет принудительно замещать османско-исламскую культуру миксом псевдозападного суррогата и псевдотюркистских мифов. Забавно, что сегодня даже та часть русских либералов, которая все-таки дошла до осознания того, что насаждение Петром I внешних атрибутов западной культуры при одновременном искоренении прав и свобод аборигенов не имеет ничего общего с западным путем развития, продолжает восхищаться аналогичными действиями Кемаля. По поводу последнего, впрочем, надо сказать, что относительный успех его реформ базировался не на этой произвольности, а на двух объективных факторах. Во-первых, модернизация, которую непосвященные внешние наблюдатели связывают исключительно с ним, активно шла в Османской империи уже с первой половины XIX века, и была им просто продолжена. Во-вторых, он сумел обеспечить эффективность этой модернизации тем, что поставил точку на имперском проекте, направив все ее силы на внутреннее развитие страны в границах нового национального государства, отказавшись как от завоевания, так и от удержания иноверческих провинций. Что же касается принудительного навязывания им основной массе народа чуждых ценностей, то это изначально вызывало соответствующую реакцию последнего и в итоге, спустя несколько десятилетий закончилось возвращением к власти носителей тех ценностей, которые безуспешно пытался искоренить Кемаль.
Мустафа Кемаль (фото)
Впрочем, принципиальным отличием Кемаля было то, что он все же являлся революционером снизу, а не сверху, как Петр. Кемаль был сформирован как часть определенной идейной и социальной среды, начавшей самоорганизовываться в национальный авангард на фоне коллапса империи и ее элиты. Таким образом, он прежде всего был политическим националистом, чьи реформы были направлены на создание на месте империи новой республики, а из подданных империи — республиканской нации. Петр действовал внешне схожими методами в прямо противоположном направлении — добивал остатки не успевшей сформироваться нации и с чистого листа создавал новую империю и ее подданных (по янычарской модели).