И здесь уже требуется обратить внимание на экономические аспекты данных событий. Русские крестьяне бегут от усиливающегося закрепощения к православным казакам, и это общеизвестно. Но не только к ним. В положении, во многом схожем с казаками по отношению к Московскому государству находились башкиры — народ, пытавшийся выстраивать отношения с ним на строго-договорной основе. А именно, военная служба (на которую башкиры как мусульмане шли с меньшей охотой, так как воевать приходилось с единоверцами) в обмен на «землю и волю», а именно вотчинное землевладение и полные личную свободу и внутреннее самоуправление. Как следствие, русские крестьяне бежали не только к православным казакам, но и (хотя и очевидно в меньшем количестве) к мусульманам-башкирам.
Русский историк Фирсов Н.А (1831–1896) писал об этом: «Тяжести, наложенные на тяглых людей и в том числе на иноверцев в царствование Петра Великого, в особенности введение подушной подати, усилили, как мы уже видели, еще более против прежнего произвольное переселение инородцев за Каму к Башкирцам. Эти переселенцы между которыми попадались и Русские податные люди, конечно уносили с собой не доброе чувство к Русской власти. Преследуемые сыщиками, они без сомнения готовы были пристать ко всякому восстанию против той власти, от которой спасались и которой нужно было страшиться, поселившись даже в лесах и горах башкирских». В материалах об Оренбургской экспедиции и башкирских восстаниях 30-х годов XVIII в. содержатся следующие сведения: «…Казанской губернии многие иноверцы и русские, оставя свои дома в прежних жилищах, отбывая платежа подушных денег и корабельных работ, а иные, убегая наказания за свое воровство, ныне живут в Уфинском уезде в Башкири. Тех всех указала е.и.в. выслать на прежнее жилище, также и беглых солдат… А ежели кто утаит хотя единого человека в своей деревне, с таковыми, яко с преступниками указу, поступлено буде». Про Тайнинскую волость: «Ныне же за смятением на Уфу и ездить невозможно. Они же противо указа принимают селить и в домах своих держать много русских беглых крестьян и солдат». В связи с чем российские власти требовали от башкир, чтобы «беглых русских, живучих между ними, немедленно всех без остатка на Осу или в Кунгур отдали». В свою очередь в 1735 году И. Кирилов и А. Румянцев разработали «Рассуждение, представленное в Кабинет, об управлении населением Уфимского уезда после окончания башкирского восстания», содержащее следующий фрагмент: «А явное есть ко всякому злу подозрение на них и на мулл, и абызов, таких же пришельцов, кои во-первых, утверждают и разпространяют закон свой и обрезывают не токмо чуваш и мордву, но и русских беглых, как о том заподлинно слышал». Это в своей автобиографии подтверждает и башкирский историк Ахмед Заки Валиди: «Русские, поселившиеся среди нас как лавочники или кузнецы, очень быстро усваивали наш язык, а их дети впоследствии долго пребывали под воздействием ислама, а иные, несмотря на запреты Российского законодательства, вообще переходили в ислам».
Петербургские же природные Романовы в развитие политики своих московских предков, напротив, стремятся к максимально возможной христианизации иноверческого населения Поволжья — язычников и мусульман. Апофеозом этой политики, приданием ей институционально-системного характера можно считать создание Анной Иоановной в 1740 году Новокрещенской конторы, призванной целенаправленно стимулировать обращение в православие иноверцев и, что не менее важно, их удержание в нем посредством комплекса мер социально-стимуляционного (многочисленные льготы), принудительно-ассимиляционного (по аналогии с политикой Инквизиции в отношении морисков и моранов) и репрессивного (запрет на возвращение в прежнее состояние под страхом смерти) характера.
Однако, эта политика не дает особых успехов. Тогда по ходатайству главы Новокрещенской конторы и Синода в 1742 году уже Елизавета Петровна предписывает: «имеющиеся в Казанской и прочих губерниях татарские мечети, которые построены после запретительных о том нестроении указов, где б оныя ни были, все сломать без всякого отлагательства и впредь строить не допущать и позволения в том не давать». По официальным данным «Экстракта в правительствующий Сенат из Казанской губернии о татарских мечетях», было снесено 545 мечетей: в Казанском уезде и Татарской слободе Казани — 418 мечетей из 536, то есть, 80 % всех мечетей, в Сибирской губернии — 98 из 133 (74 %), в Астраханской губернии — 29 из 40 (72 %). 100 % мечетей были разрушены: в Казанском уезде по Галицкой дороге (17 мечетей), по Алатской дороге (91 мечеть), по Зюрейской дороге (96 мечетей, оставлена одна). На Ногайской и Арской дорогах было разрушено 83 и 127 мечетей соответственно.