А конгломерат этот был весьма широким и передела он требовал во многих отношениях. В части устройства центральной власти, в части ее отношений с территориями государства (в первую очередь, национальными окраинами), в части земельной собственности и производственно-трудовых отношений, прав граждан (подданных) и положения тех или иных их групп. Вопрос о форме правления, конституционный, национальный, крестьянский и рабочий вопросы — это были фундаментальные вопросы о том, какой должна быть страна, по которым у разных участников этого общественно-политического конгломерата, разогнанного царем, были самые разные, взаимоисключающие мнения.
В наши дни есть забавная группа поклонников Российской империи, которая считает, что «историческая Россия» прекратила свое существование в 1917 году, но в отличие от последовательных монархистов, которые считают, что это произошло в феврале этого года, полагают, что она просуществовала до разгона Учредительного собрания, ставшего ее последним легитимным органом власти. Такая позиция, конечно, лишена всякой логики, потому что сами концепты Учредительного собрания и идеализированной «исторической России», которая существовала исключительно до 1917 года, являются полными противоположностями. Ведь если государственность, сложившаяся к 1917 году, была завершенной, то какова была миссия Учредительного собрания, которое в силу одного его названия должно было решать учредительные задачи, то есть, учредить новое — гражданское, а не имперское государство? К слову сказать, круги истеблишмента не особо торопились его созывать, неоднократно сдвигая ранее утвержденные сроки выборов в него.
Еще раз надо подчеркнуть, что задача Учредительного собрания отнюдь не сводилась к выбору новой формы правления уже сложившегося государства. Уже баталии 1905 года, появление и развитие первых легальных партий показали, что разные фракции общества совсем по-разному видят то, какой должна быть сама страна или даже разные страны на ее территории. Поэтому, когда в феврале 1917 года посыпалась имперская вертикаль («Святая Русь слиняла за три дня», напишет об этом Василий Розанов), все эти заасфальтированные ей противоречия вышли наружу вместе с партиями, заполнившими новое-старое политическое пространство.
И это был отнюдь не только партийный междусобойчик в Петрограде. Краевые управления (как в Туркестане и Закавказье) и земские управления (как в Эстонии) создаются на основе представителей местных партий и во взаимодействии с создающимися ими совещаниями. В Украине возникает Центральная Рада (Совет), получившая мандат от Всеукраинского национального съезда, проведенного уже 6–8 апреля. Не получив признания от Временного правительства, 10 июня она провозглашает Украину национально-территориальной автономией в составе России. Возникают Белорусский Национальный Комитет и Великая Белорусская Рада. В сентябре Донской войсковой круг поставил вопрос о казачьей автономии, а 20 октября 1917 года донские казаки объединились с возникшим ранее Центральным комитетом Союза объединенных горцев Северного Кавказа и калмыков в Юго-Восточный союз казачьих войск, горцев Кавказа и вольных народов степей. В мае 1917 года был проведен Всероссийский Съезд Мусульман, давший старт множественной самоорганизации мусульман на различных окраинах империи — Туркестана и Кавказа, Поволжья и Сибири. В его рамках обозначились две линии: на религиозно-экстерриториальную автономию и на автономии национально-территориальные.
Надо отметить, что то ли из демократических соображений, то ли просто понимая отсутствие у него реальных сил, Временное правительство пыталось наладить с этими национально-государственным (де-факто) органами диалог, и те отвечали ему взаимностью. Об одностороннем отделении от России никто не заявлял — все ждали Учредительного собрания, представлявшего собой возможность поставить и решить эти вопросы политическим путем. Конечно, это бы вызвало серьезную дискуссию не только между нерусскими и русскими депутатами, но и среди последних, учитывая то, что многие русские партии были противниками даже федерализма и национально-территориальных автономий, уже не говоря о чем-то большем. Однако был шанс, что эти вопросы могли быть решены на основе здравого смысла или хотя бы заморожены и отложены в долгий ящик. Шанс немалый с учетом того, что на выборах в Учредительное Собрание победили эсеры, которые будучи по своему политическому генезису русскими народниками (в известном смысле национальными демократами), были наиболее толерантно настроены к революционным силам национальных окраин. Ведь последние в значительной степени представляли собой местные аналоги эсеров и меньшевиков с национальным колоритом и повестками (петлюровцы, валидовцы, мусаватисты, дашнаки и т. д.). Из этого следовала логичность коалиции эсеров, набравших примерно 40 % голосов, с национальными аналогами их и меньшевиков (российские меньшевики получили лишь 2,6 % голосов), которые все вместе взятые и могли бы создать коалицию демократическо-национально-федералистского большинства.