Главной ценностью либерализма в России первоначально была идея права. Незыблемость прав, личностной свободы, индивидуальности, достоинства, собственности — категории остро дефицитные в русской политической истории. Не будь это так, русская национально-гражданская революция победила бы еще в начале XVII века, а Земский собор выполнил бы тогда те исторические задачи, которые спустя три века снова пыталось решить Учредительное собрание. Однако ни в русском народе, ни в его высшем слое не была укоренена идея прав, ограничения ими власти, договора как основы общественных и политических отношений, в силу чего воцарившаяся благодаря низовому национальному движению асабийя Романовых легко превратилась в самовольную неограниченную власть.
То, что идеи права и личностной свободы должны были получить развитие в дворянской среде зрелой петербургской культуры, даже несмотря на поражение проекта дворянской нации в 1825 году, вполне закономерно. Как, видимо, и то, какие формы они приняли. Ранее было уже указано, что нетипичным либералом позже окажется Петр Струве, который привнесет в либерализм драйв русской радикальной политической культуры. Еще одним нетипичным, но столь же ярким представителем либерально-правовой мысли стал Владимир Соловьев, более известный в качестве религиозного мыслителя. Тем не менее, именно у Соловьева ярче всего проявится концепция естественного права, которое существует независимо от государства и признание которого только и делает государство правовым. И это вряд ли случайно, так как эта идея, ставшая важным фактором развития Западной Европы, во многом питалась именно религиозной, христианской мыслью. В России она в последующем будет давать о себе знать в лице представителей христианско-гуманистического направления, таких как Н. Бердяев, С. Франк, в новейшее время — нерелигиозный А. Сахаров и Д. Лихачев. Увы, очевидная маргинальность представителей этих идей в России имеет главной причиной то, о чем уже было сказано выше — их отчужденность от политической формы, в которой развиваются право и либерализм.
Владимир Соловьев (фото)
Более «жизненен» в этом отношении в России либерализм чичеринского типа. Жизненен, впрочем, лишь в не столь кричащем противоречии между его установками и российскими реалиями. Линия Чичерина в этом смысле — это либеральный «прагматизм» и эволюционизм, корнями уходящий в гегельянство, то есть, философию этатизма. Иначе говоря, речь идет о либерализме, сознательно ограничивающем себя рамками государства, которое все равно выступает конечной инстанцией принятия решений. Государство в идеале должно обеспечивать и защищать право, и должно руководствоваться в своем правотворчестве ценностями естественного права, но при этом представляет собой нечто большее, ценность, на которую нельзя посягать в борьбе за права.
Вполне логично, что либерализм, которому в 1825 году были выбиты зубы, выступал в качестве фронды против власти, защищаемой его оппонентами — охранителями или реакционерами. Но позиция мейнстримного либерализма не устраивала тех, кто считал, что права надо не ждать, а брать и завоевывать в борьбе. Как показал Мишель Фуко, в Западной Европе именно такой подход исторически составлял содержание радикализма: «Термин „radical“ использовался в Англии (я полагаю, слово датируется концом XVII или началом XVIII в.) для обозначения — это довольно интересно — позиции тех, кто желал, перед лицом реальных или возможных злоупотреблений суверена, отстоять изначальные права, знаменитые изначальные права, которыми англосаксонское население обладало до вторжения нормандцев (я говорил вам об этом два или три года назад). Это и есть радикализм. Таким образом, он состоял в отстаивании изначальных прав в том смысле, что публичное право в его историческом осмыслении могло устанавливать права основополагающие».
Русский радикализм — третий лагерь в общественно-политической борьбе середины XIX — начала XX веков под этим углом редко принято рассматривать, меж тем, это было бы не лишено смысла.