На восточном фронте фатальными оказались последствия разрушения коалиционного потенциала республиканско-национально-областнических сил в результате военного переворота Колчака, вошедшего в роль «верховного правителя России». Так, когда силы сибирских регионалистов и эсеров, воевавшие в союзе с ним, но под своими бело-зелеными знаменами и под оперативными командованием своего лидера генерала Пепеляева, выбили большевиков из под Перми и планировали развить наступление на советскую Россию, Колчак, не доверяя их идейно чуждому настрою, сорвал эти планы. Его же попытка упразднить Башкирскую Республику, силы которой воевали в составе антибольшевистской коалиции, приведет к их переходу на сторону большевиков, которые оперативно признали Башкирию и после этого стали признавать другие республики, чтобы развить этот успех. Тем временем, Деникин не только не хотел и слышать о подобном признании, но недвусмысленно давал понять лидерам и сторонникам всех подобных республик, что займется ими тут же, как только покончит с большевиками.
Действуй белые военные в первую очередь как антикоммунистическая сила, и они могли бы стать боевым костяком армий и гарантами победы широкой антибольшевистской коалиции. Собственно, в такой логике действовали тысячи русских офицеров, сражавшихся в составе армий региональных и национальных государственных образований, подчиняясь их политическому руководству. Однако такие люди среди русского офицерства, принявшего участие в этой войне, составляли явное меньшинство. Авангардом же белых сил были лидеры и офицеры вроде Деникина и Колчака, которые рассматривали Белую армию как силу не просто антикоммунистическую, но имперской реставрации — необязательно монархической, но непременно имперской. Собственно, именно эти силы в свое время поддержали февраль, рассчитывая сохранить империю ценой монархии, попросту не понимая глубинного характера начинающейся революции, которую они пытались оседлать.
Эта революция — русская в первую очередь — могла быть либо регионально-национальной, либо централистско-имперской. Первое требовало поддержки широкой коалиции гражданско-республиканских сил кадровым офицерством, как немецкие военные в тот момент поддержали Веймарскую республику. Во втором же формате одним имперским гегемонистам — белым пришлось конкурировать со вторыми — красными.
Что же обусловило победу красных над белыми в нише русского имперского проекта? Рассмотрим три основных фактора в порядке возрастания их значимости.
Мы помним, что в Пугачевском восстании крестьяне не играли роли решающей боевой силы повстанцев, в силу чего характеризовать его как крестьянское неуместно, однако, стали колоссальным фактором, дестабилизировавшим систему. В т. н. гражданской войне они сыграли примерно ту же роль, но только пугачевцы воспользоваться этим фактором не смогли, точнее, его было мало для их победы, а большевики смогли, потому что у них присутствовали и другие факторы.
Крестьянство должно было и могло стать социальной базой партии ориентированного на него народнического социализма — эсеров. Однако эсеры из соображений сохранения демократической учредительной коалиции отказались от немедленного безвозмездного изъятия всех земель у помещиков. Этим не преминули воспользоваться большевики для наступления на их социальную базу, в том числе, используя для этого своего троянского коня — т. н. левых эсеров или социалистов-интернационалистов. Бродящее, вышедшее из берегов крестьянство, особенно его наиболее обездоленная часть во все еще крестьянской стране оказалась серьезным дестабилизирующим фактором в стане противников большевиков. Это прямо играло им на руку, хотя надежной опорой их власти после ее установления, крестьянство тоже не стало. Впрочем, они его в этом качестве никогда и не воспринимали, в чем и заключалось их отличие от эсеров. Большевики делали ставку на городских промышленных рабочих и беднейшие слои крестьянства, рассматривая последних как троян рабочего класса в крестьянской среде и фермент ее разложения. Столкнувшись с политикой военного коммунизма и продразверсток, те крестьяне, которые еще недавно могли испытывать иллюзии на сей счет, поймут отношение к себе большевиков, и тогда начнутся крестьянские восстания вроде Тамбовского, поднятого «левым эсером» Антоновым. Но будет поздно — использовав крестьянство для разложения враждебного порядка, после установления своего большевики найдут на них управу продразверстками и карательными операциями с применением боевых газов. В дальнейшем крестьянство станет для них ресурсом — экономическим, через изъятие хлеба для осуществления индустриализации, и демографическим — для пополнения пролетариата и как пушечное мясо в будущей мировой мясорубке. Соответствующим будет и отношение крестьян к этой власти — если крестьянские «янычары», воспользовавшиеся запущенными для них социальными лифтами, станут одной из надежных опор этого режима, то носители корневой крестьянской ментальности, и даже зачастую их потомки, затаят по отношению к ней чувства, которые выразят писатели-деревенщики вроде Астафьева.