Белая русская эмиграция — это не только количество, не только до 5 миллионов человек, оказавшихся за пределами своей родины. При сопоставлении их с примерно таким же количеством постсоветских русских (в том же широком смысле этого слова), проживающих за пределами бывшего СССР в наши дни, бросается в глаза другое — их качество. Белой русской эмиграции оказалось по силам создать и на протяжении нескольких поколений удерживать фактическое государство в государстве, точнее, экстерриториальное русское государство во множестве иностранных государств. Это «экстерриториальное государство» охватывало собой сотни организаций и структур, воспроизводящих на чужбине русскую жизнь во всех ее ключевых аспектах: общественно-политическом, религиозном, интеллектуальном, культурном, образовательном, информационном и даже военном. Последний проявлял себя в военизированных структурах кадровых военных (вроде Русского Обще-Воинского Союза) — ветеранов гражданской войны, а также их молодой смены, которая готовилась в скаутских и других молодежных эмигрантских организациях (Национальная Организация Русских Скаутов, Национальная Организация Русских Разведчиков, Национальная Организация Русской Молодежи и др.).
Пожалуй, единственное, чего не хватало для полноценного существования этой России в изгнании в качестве действительно государства в рассеянии — это общепризнанного Русского правительства и, возможно, парламента, рассматриваемого в качестве законной власти «национальной России». Но последнее было обусловлено политической разношерстностью белой эмиграции, восходящей еще к истории гражданской войны, где на одной, условно «белой» стороне сражались силы с существенно отличными взглядами на будущее страны. Если одни из них признали «Февральскую революцию», Временное правительство и идею Учредительного собрания, то значительная часть белой эмиграции стояла на позициях осуждения февральского переворота и необходимости восстановления монархии. Таковые были как «легитимистами», то есть, сторонниками возвращения престола «Дому Романовых» в лице конкретной ветви «Кирилловичей», так сторонниками избрания царя Земским собором, либо из числа представителей «Дома Романовых», либо из других соответствующих требованию к монаршей особе претендентов. Понятное дело, что эта часть русской эмиграции не могла найти общий язык с теми, кто исходил из прекращения в России монархии до большевистского переворота и передачи законной власти Временному правительству и Учредительному собранию. Последние, однако, не потрудились создать консолидированных структур, являющихся их легитимными преемниками. Собственно, такая линия поведения у них обозначилась почти сразу после свержения Временного правительства и разгона Учредительного собрания большевиками — серьезных попыток сохранение бренда легитимной республиканской российской власти ее представителями предпринято не было, а инициатива Комуча — Комитета членов Учредительного собрания — явно не имела ни должной представительности, ни необходимой для успеха поддержки. Поэтому в политическом отношении белая русская эмиграция представляла собой пеструю палитру сил, которых объединяла та или иная степень отвержения большевизма и, следовательно, приверженность «национальной России».
Да, именно та или иная, потому что достаточно быстро в эмиграции оформились две линии отношения к «советской власти» и еще два принципиальных подвида внутри последней из них. Первая линия получила название «сменовеховства», восходя к сборнику «Смена вех», в котором видные представители русской эмиграции попытались переосмыслить причины победы коммунистической революции в объективистском ключе. Совершенно однозначно она набрала обороты при активной поддержке советских спецслужб и в значительной степени представляла собой их идеологический инструмент по нейтрализации потенциала сопротивления белой эмиграции и разрушения ее изнутри как целостного феномена. В этой связи следует пояснить, что лишь в самом начале проявив «либерализм» в виде высылки из России ряда своих противников вместо их расстрела («философский пароход»), советские спецслужбы быстро оценили потенциал сопротивления белой эмиграции и принялись за активную борьбу с ней. Это была полноценная «гибридная война», от агентурной и дезинформационной до физически-истребительной (убийств и похищений), причем, с обеих сторон, учитывая то, что не только чекисты наводнили своей агентурой русское зарубежье, но и русская эмиграция создавала свои контрразведывательные структуры по их выявлению и нейтрализации, и более того, периодически атаковала врага на его территории (засылка диверсионных групп, минирования и подрывы, например, Ленинградского партклуба и общежития ОГПУ и т. д.). В таких условиях сменовеховство, смысл которого в общем заключался в том, что «национальная Россия» существует ни где-нибудь, а именно в виде России реальной, просто под обманчивой вывеской интернационального марксизма, было одним из основных средств разложения эмиграции и вербовки в ее среде агентов влияния или обычных информаторов. Однако помня об этом факторе, надо признать и другое — объективный характер этого умонастроения. Столкнувшись со сложностями изгнания, теряя с каждым годом надежды на победоносное возвращение домой и освобождение России от коммунистов, немало людей начинали задаваться вопросом: а может быть, коммунисты это и есть Россия, ее новый лик, который тем не менее скрывает за собой ее вечную сущность, а они не сумели этого разглядеть, противопоставили себя ей и таким образом превратились в отщепенцев русской истории? И мыслям таким способствовали не только активная агитационно-вербовочная деятельность чекистов, но и объективная реальность. Ведь сложно спорить с тем, что именно коммунисты сумели собрать почти всю территорию Российской империи под властью Москвы, тогда как их противники сплошь и рядом выступали с центробежных позиций и опирались на поддержку иностранных держав.