Альфред Розенберг (фото)
Но в целом очевидно, что общий настрой нацистского руководства в первые годы войны совершенно не располагал к появлению под его эгидой консолидированной русской военно-политической силы, имеющей шанс осуществить кошмар Сталина. А именно стать национальной альтернативой интернациональному коммунистическому режиму и договориться с Германией о взаимоприемлемых принципах сосуществования. Ничего приемлемого русским в тот момент немцы предлагать не хотели. Впрочем, верно и обратное — то, что хотели получить от немцев имевшиеся в наличии претенденты на создание этой русской национальной альтернативы, было категорически неприемлемо не только для лоббистов колониального подхода, но и для сторонников геополитического.
Что касается русской эмиграции, которую нацисты знали не понаслышке, ее концепция «национальной России» предполагала восстановление после свержения коммунистического режима «исторической России», то есть, государства в границах Российской империи (за вычетом Финляндии и Польши), освобожденного от власти Интернационала. Часть этой эмиграции, не считая тех, кто прямо поддержал СССР во время войны как Деникин, стояла на идейно антинацистских позициях и изначально собиралась использовать немцев для того, чтобы потом повернуть оружие против них, как это делали члены НТС. Однако даже та часть эмигрантов, которая искренне была лояльна гитлеровской Германии и видела Россию после освобождения от коммунистов ее союзником, по умолчанию рассматривала их в будущем как равноправные и равновеликие европейские державы. Вот что говорил пришедший с немцами на восточный фронт и впоследствии возглавивший трансформированную в Русскую Национальную Армию дивизию «Руссланд» подполковник Смысловский: «Победа германских армий должна привести нас в Москву и постепенно передать власть в наши руки. Немцам, даже после частичного разгрома Советской России, долго придется воевать против англо-саксонского мира. Время будет работать в нашу пользу и им будет не до нас. Наше значение, как союзника, будет возрастать и мы получим полную свободу политического действия». То есть, как видно, после решения задачи демонтажа коммунистического режима немцам планировалось сказать: «всем спасибо, все свободны», после чего ситуация для них вернулась бы к состоянию если не 1917 года, когда между Германской и Российской империями шла война, то к состоянию до июля 1914 года. Однако в планы нацистского руководства это не входило ни с какой точки зрения. Ни с геополитической, исходя из доктрины Großraum, согласно которой Германия должна была стать безусловным лидером континентальной Европы, ни с идеологической, с учетом того, что Российская империя рассматривалась идеологами нацистов как искусственное образование, обязанное своим существованием германской элите, которая таким образом служила чужому проекту в условиях отсутствия своего. Теперь же, когда у германцев появился свой центр притяжения, исходя из установок о геополитической неспособности славянства играть такую роль, Россия как империя могла удерживаться только какой-то азиатской силой, амбиции которой в Европе рассматривались как совершенно неприемлемые.
Однако с этой точки зрения генерал Власов представлял собой не меньшую проблему, чем русская эмиграция. Ведь это только согласно советской пропаганде он был бесхребетной маринеткой немцев, согласившейся им служить верой и правдой. В реальности, однако, строптивый генерал, не получив поддержки своему политическому проекту, находился не у дел вплоть до 1944 года, когда отношение немцев к нему вынужденно изменилось из-за перелома хода боевых действий. А одна из немногих его практических акций в этот период — несанкционированная вылазка на подконтрольные немцам русские территории в 1943 году, где он выступил перед местным населением и получил массовую поддержку, была расценена как попытка выйти в свободное плавание, после чего он на год был посажен под домашний арест.