Поэтому, когда Сталин, поднимавший тост за русский народ, отвешивал ему похвалу, говоря, что «какой-нибудь другой народ мог сказать: вы не оправдали наших надежд, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой», тогда как «русский народ не пошёл на компромисс, он оказал безграничное доверие нашему правительству», он был только отчасти прав. На самом деле, массовая поддержка, которую встречал генерал Власов во время встреч с русским населением в том же Смоленске в еще в 1943 году (уже не говоря о настроениях первых двух лет войны), говорит о том, что и русский народ теоретически мог поступить именно так, как боялся Сталин. Однако такой возможности ему не дали ни немецкие нацисты, ни свои вожди, в лице как представителей эмиграции, так и лидера военной оппозиции Власова, чьи геополитические установки были неадекватны моменту и несовместимы с использованием выпавшей им возможности использовать немцев для освобождения России от коммунистов.
Сталин блестяще воспользовался этой неадекватностью немцев, чтобы перетянуть русский народ, его решающую часть, на свою сторону. В ход шли и кнут, и пряник — от введения заградотрядов и разворачивания диверсионно-террористической войны в тылу у немцев, успешно спровоцировавшей их зверства против местного населения, до мобилизации массового русского патриотизма всеми возможными средствами. В войне «за Родину, за Сталина», кто-то, конечно, воевал и за то, и за другое, то есть, именно за советскую, коммунистическую Россию, но война была выиграна явно не их силами. Для этого интернациональному режиму потребовалось придать ей характер отечественной, мобилизовав тех, кто был готов воевать за Родину даже вопреки Сталину. Их отечественная война была таковой в человеческом смысле, но не была ей в смысле политическом, так как плодами победы в ней воспользовался режим, не собиравшийся меняться, несмотря на наивные надежды патриотов. Те же русские, у кого таких надежд и иллюзий не было, и кто пытался воспользоваться единственным реальным шансом для освобождения от тирании, оказались в трагическом одиночестве. Ненужные тем, на кого они рассчитывали как на своих союзников, они не были поняты и своим народом, в очередной раз вручившим свою судьбу абсолютистской власти без всяких условий и оговорок.
На этом фоне то, что пытался сделать генерал Власов, представляло собой спонтанную (и обреченную в тех условиях) попытку национальной революции. Сама возможность совершения которой при поддержке иностранной армии в принципе не отличается от сценария победы коммунистических революций в послевоенной восточной Европе в обозе у Красной армии. И свою историческую миссию генерал Власов, который отнюдь не был идеологом и не обладал необходимыми для этого знаниями и качествами, формулировал именно так. Будучи эклектичным в определенных вопросах, как русский крестьянин, поддержавший коммунистов, ставший кадровым военным и разочаровавшийся в режиме, устроившем истребление как крестьянства, так и офицерства, свою задачу он определял куда более адекватно, чем представители эмиграции, мечтавшие о реставрации прежних порядков. «История не поворачивает вспять. Не к возврату к прошлому зову я народ. Нет! Я зову его к светлому будущему, к борьбе за завершение Национальной Революции, к борьбе за создание Новой России — Родины нашего великого народа», — писал он, отмежевываясь таким образом как от коммунистического, так и от дореволюционного режимов.
Однако особенность момента заключалась в том, что своими силами русский народ осуществить такую революцию был не в состоянии. Для этого в тот момент ее лидеры должны были признать господствующую геополитическую роль той единственной силы, которая могла решить задачу сокрушения тоталитарной мощи большевиков. При этом, конечно, в будущем можно было надеяться на изменение внешней конъюнктуры в случае победы Западного блока или, по крайней мере, не сжигать для этого мосты, как делал Франко. На самом деле, под занавес войны власовцы сделали именно это — попытались нырнуть под американский зонтик. Для этого они даже поддержали чешское восстание в Праге, которому помогли выбить немцев до прихода РККА, не получив от его лидеров никакой благодарности, но потеряв драгоценное время, отсутствие которого не позволило им уйти в американскую зону. Это наглядно демонстрирует то, что никакой гитлерофилии у них не было и в помине, более того, как это видно из многочисленных свидетельств, содержащихся в работе Кирилла Александрова, власовское движение было чуть ли не поголовно охвачено германофобией.