Впрочем, стены губернаторского дома много чему были свидетелями. А у стен, как известно, водятся не только уши, но и глаза, так что дядиными громогласными обвинениями никого из слуг было не удивить. Знала об этом и я.
Ну, о том, что Абигейл увлекалась молодыми и сильными мужчинами…
Не был в курсе только лорд Корнуэлл. Но, похоже, настал и дядин черед.
— Кто он?! — зычный голос дяди, отражаясь от каменных стен, разносился по всем уголкам особняка, стремясь вырваться наружу из распахнутых навстречу северной весне окон и разлететься по всей Вильме. — Скажи мне, кто этот негодяй?! Я прикажу сейчас же его казнить, сегодня же! Или нет, я заставлю его на тебе жениться!
На это Абигейл зарыдала пуще прежнего, потому что тогда ей… гм… пришлось бы выйти замуж одновременно за троих. По крайней мере, о которых я знала.
За ее учителя танцев, недавно выписанного из столицы, за курьера из порта, рано утром привозившего в особняк губернатора свитки с таможенными отчетами, а еще за племянника конюха, с подачи Абигейл получившего должность лакея в доме.
— Папочка… Папочка, прости меня! Дура я! — рыдала Абигейл, и я была с ней полностью согласна.
Но затем решила, что Святая Истония вряд ли бы одобрила обуявшее меня легкое злорадство — наконец-таки Абигейл досталось по заслугам! Так думать было нехорошо, поэтому я накинула на свою комнату заклинание, заглушающие звуки.
Снова уткнулась в книгу, но сосредоточиться на прочитанном выходило из рук вон плохо. Потому что я понимала: такие крики к добру не приведут. Пусть противная Абигейл и получила по заслугам, но лорду Корнуэллу с его здоровьем вредно волноваться из-за похождений своей непутевой дочери.
Потому что эти самые похождения будут продолжаться, так как, уверена, раскаивалась Абигейл только на словах. А что, если дядю из-за ее поведения хватит удар?! Здоровье в последнее время у него было так себе… Зимой он сильно кашлял и слег на целый месяц. К тому же у него была склонность к повышенному давлению — не зря личный лекарь постоянно отпаивал его травами и целебными настоями, — и ему нельзя волноваться!
Что, если Абигейл вконец его доведет?! Тогда, оплакав нашего старшего родственника, мы с Олли снова окажемся на улице, и брата мне уже не спасти, даже если я очень сильно постараюсь!
Так думать тоже было плохо, поэтому, вздохнув, я всеми силами постаралась выкинуть подобные мысли из головы.
Вернее, мысли-то я выкинула, но внутри все равно поселилась противная тревога. Потому что по Вильме упорно ходили слухи, будто бы цены на магические услуги вот-вот взлетят до небес. Король Брайн решил обложить практикующих магов дополнительными налогами, что, естественно, выльется в неминуемое повышение цен на их работу. И тогда…
Мне было даже страшно подумать, к чему это может привести!
— И как только тебе не пришла мысль обложить налогами еще и воздух? — повернувшись, спросила я у висевшего на стене возле дверей портрета молодого короля.
Такие портреты были развешаны в каждой из комнат губернаторского дома — лорд Корнуэлл старательно демонстрировал, насколько сильно он любит нынешнюю власть.
Но король привычно промолчал, оставив мой вопрос без ответа. Смотрел на меня сурово, хмуря темные брови.
И я снова вздохнула.
Брайн Стенвей был молод и, что уж тут скрывать, демонически красив. К тому же он правил Аронделом крепкой рукой, карая без жалости и облагая налогами по собственному желанию. Какое ему дело до того, что мы с Олли — бедные сироты с бедного северного островка на задворках его огромного королевства — попали в совсем уж бедственное положение?!
— С тебя и не такое станется! — пробормотала я.
Хотела добавить «королевский кровопийца», потому что последние три года после прихода к власти Брайна эти самые налоги порядком возросли, но не стала.
Решила, что не мое это дело.
Мое дело — это прекратить думать о плохом и помолиться за здоровье дяди. Потому что в тот ужас, который последовал за смертью наших родителей шесть лет назад, когда мы с Олли оказались в приюте, а потом я оттуда сбежала, чтобы достать деньги на его лечение…
Так вот, возвращаться в тот ужас мне нисколько не хотелось.
Пусть в доме лорда Корнуэлла нас считали бедными родственниками, а Абигейл называла нас «мерзкими побирушками», но, по крайней мере, у нас была крыша над головой, вдоволь еды, и дядя, пусть и скрепя сердце, разрешал преподавателям Абигейл давать нам уроки и оплатил лечение Олли в прошлом году.