— Расскажи мне, — попросил он.
— В общем я никак не могла привыкнуть к явной нищете стольких людей. Не просто нескольких людей, а миллионов. Людей, у которых нет ничего. Людей, которые нашли приют у обочины дороги или на краю железнодорожной станции, на шестах у них висят какие-то жалкие тряпки, их окружают кучи вонючего мусора, в котором роются собаки.
— Такого не увидишь на юге, — сказал он и быстро добавил: — Но я знаю, что ты имеешь в виду. Мы, индийцы, стараемся не замечать этого. Или замечаем, но не считаем чем-то исключительным, потому что так было всегда. Мы видим этих бедняков и знаем, что они были всегда, как деревья, камни или облака на небе. Просто часть пейзажа.
Он следил за ней, когда говорил. Было трудно объяснить людям, которые не понимали, которые считали, что вся Земля должна быть такой же, как их маленький мирок. Им тяжело было понять, что где-то все по-другому, просто потому, что так сложилось, так распорядилась история.
— …Просто часть пейзажа?
Он кивнул.
— Не стоит думать, что я бесчувственный. Я за то, чтобы исправить ситуацию. Дома я голосую за тех, кто хочет что-то исправить. Но порой думаю, а можно ли что-то изменить. Иногда мне кажется, что невозможно. Слишком много людей. На место в спасательной лодке чересчур много претендентов.
— Ты так думаешь?
— Да, думаю. В Индии слишком много людей, которым нужна помощь. Все очень просто. Индия — богатая страна по многим признакам. Мы запустили спутник. У нас много больших предприятий. И не только. Но большинство жителей все еще борются за выживание. Поэтому, если кто-то хочет чего-то добиться в жизни, он старается уехать. Посмотри на компьютерщиков, врачей, на тех, кто эмигрировал в Соединенные Штаты. Они уезжают и уже не возвращаются. Дают брачное объявление в «Таймз оф Индия»[6] и заводят семью за рубежом. И каждый, все до одного, думает: хвала Господу, что я вырвался из Индии. — Он посмотрел на свой бокал. — Хочешь знать кое-что? — сказал он. — Я не уверен, что люди здесь понимают, что чувствуем мы там, в Индии. Мы видим вашу жизнь — жизнь, которую вы ведете на Западе, где все чисто, хорошо отлажено и у всех есть деньги, и говорим себе: «И я! Я тоже хочу так. Я хочу жить там». — Он замолк ненадолго. — А разве ты думала бы иначе? Если была бы жительницей Бомбея, скажем учительницей, которая может работать за восемь тысяч рупий в месяц, и знала бы, что кто-то в Сиднее, или Париже, или где-то еще получает в десять, пятнадцать раз больше за ту же работу, а может, и за более легкую. А чего бы захотела ты?
Она улыбнулась.
— Я бы захотела уехать из Бомбея.
— Да, — кивнул он. — Вот именно.
Она задумалась на секунду.
— Глобальная деревня…
— Да, — подтвердил он. — Но в деревнях порой очень трудно жить, не правда ли?
Джен приготовила пасту, потому что в то воскресенье у нее не было ничего другого. Они разговаривали, пока она наполняла тарелки и подливала в бокалы вина. Она рассказала, что была недолго помолвлена с инженером-нефтяником. Через несколько месяцев они поняли, что не подходят друг другу, и разошлись добрыми друзьями.
— Я вполне счастлива наедине с собой, — сказала она. — Я поняла, что ценю свободу. Я могу приходить и уходить, когда хочу. В выходные я порой ничего не делаю, ем прямо из банки и читаю газеты. И не испытываю угрызений совести.
Он ответил:
— А я предпочитаю быть с людьми, поэтому мне здесь так тяжело. Думаю, я заведу друзей, но не знаю, как начать. Где мне знакомиться? Если я пойду в индийскую диаспору, они тут же постараются меня женить. Это первое, о чем они думают. Брак. И зарплата. Я уже говорил о «Таймз оф Индия» и брачном приложении. Знаешь, там есть раздел специально для врачей. Врачи ищут врачей или родители ищут врача, чтобы выдать за него свою дочь. Так устроены индийцы.
Джен откликнулась:
— У нас тоже есть нечто подобное. Мы называем их «колонки одиноких сердец». Они очень смешные.
Он удивился:
— Что же в них смешного?
Джен пожала плечами.
— Ох, ну не знаю. Тебе не кажется, что есть что-то странное в том, как люди рекламируют себя, говоря, что у них хорошее чувство юмора, что они любят ходить в кино и так далее. Мне кажется, это смешно и немного трагично.
Он не понял, что в этом смешного. Почему люди не должны писать о себе и своих занятиях? Разве странно любить кино и говорить об этом?
— Я вижу, ты в недоумении, — сказала Джен. — Наверное, наше представление о забавном порой может казаться странным. Но ты привыкнешь. И скоро начнешь смеяться над тем, что раньше казалось несмешным. Ты поймешь, в чем юмор.