А ещё по распоряжению ректора я бывал добровольным дружинником и дефилировал по центру города с какой-нибудь приятной девушкой. Девушки менялись, парней-то в институте не было. Опасаясь хулиганов, красные повязки мы прятали в карман и закрывали глаза на происходящее. Иногда отогревались в пирожковой, но это случалось редко, денег у меня совсем не было, все уходили на книжки. Как-то раз приметили в Яузе утопленника — он разбух и позеленел, лица было не разобрать. Люди плевали в него, бросались бумажками и камнями.
А ещё нас частенько гоняли на Ленинский проспект — когда приезжал какой-нибудь высокопоставленный друг правительства. Занятия отменяли, мы строились вдоль проспекта и оживлённо махали флажками, а друг в бронированной «Чайке» мчался на бешеной скорости по направлению к Кремлю, будто хотел взять его штурмом. Мы его не видели, он нас — тоже. Может быть, это и хорошо. Рядом с нами смирно стояла артель инвалидов, опирающихся на отборные костыли. Вживаясь в интуристовскую шкуру, я частенько думал: пуская в свою страну путешественников, кого мы приобретаем — друзей или врагов?
Очутившись как-то раз в ГУМе, я вёл пристальное наблюдение за дюжим рыжим американцем. На моих глазах он не жалел рублей и облачался в маскарадный костюм: шапка-ушанка, синий кургузый ватник, блестящие галоши. Он смеялся от счастья и скалил крупные белоснежные зубы — словно мальчонка, которому подарили настоящий индейский наряд. Он купил и алый пионерский галстук, только не умел завязать его — непривычные к узлам пальцы не слушались. Я смело приблизился и поверх ватника молча повязал ему галстук. Помни отзывчивость советского человека! «How do you do? What is your name? How old are you?» — спросил я его, но он сделал вид, что не понял меня. Возможно, посчитал меня соглядатаем. А может, и вправду не понял. Школьная фонетика врезалась в мягкий язык, исправлению поддавалась с трудом. Я хотел было посоветовать американцу для лучшей мимикрии наесться чесноку и окропить рыжую голову водкой, но не знал, как будет по-английский «чеснок». Зато я знал выражение «увеличивающееся потребление советским человеком духовных ценностей» (growing consumption of spiritual values by Soviet men and also women), но оно мне не пригодилось.
А ещё нас посылали на овощную базу перебирать гнилую картошку. Особенно отвратительно воняло лу-
f*
ком. Но местный персонал на запахи не реагировал. Мужики так просто норовили пощипать наших девочек, соблазняли сопревшими мандаринами, предлагали без промедления разделить капустное ложе. А ещё, а ещё... Словом, я знал свою страну не понаслышке. Обоняние играло здесь не последнюю роль.
Но не все праздники я проводил без толку. Однажды я имел дерзость спустить байдарку прямо в Москву-ре-ку прямо на девятое мая. Мы махали вёслами на пару с Гашишом, в своём институте свести мужскую дружбу было не с кем. Мы начали путешествие в Филях, а уже на напротив гостиницы «Украина» пытались изобразить в той же самой байдарке танец маленьких лебедей в полный рост. Оттанцевав, загорланили: «Шрам на роже, шрам на роже — для мужчин всего дороже!» При этом в той же самой байдарке непостижимым образом очутились две зрелые не по годам юные ткачихи, которые скучали по мужикам, дымили нашими сигаретами, потихонечку раздевались до своих трусов, одновременно совали нам в морду презервативы, одновременно хлопали в пьяные ладоши и одновременно кричали: «Анкор! Анкор!» Как они всё это успевали, остаётся для меня и поныне загадкой. И ещё они умудрялись с невероятной скоростью грызть семечки. Поскольку мы с Гашишом уже не гребли, а концертировали, лузга плясала на воде вместе с нами. Течение было слабым. Девичьи крики были настолько упоительны, что мы едва держались на ногах, байдарке грозил оверкиль, но томление толкало на подвиги. По праздникам плавание таким способом было строжайше запрещено, водная милиция отбуксировала нас на берег, распутных женщин отпустили на все четыре стороны, а нас самих заперли в камере до утра. Телефончиками с ткачихами мы обменяться не успели. Возможно, они обменялись ими с милиционерами. Наверное, это и к лучшему, милиционерам я искренне благодарен. Я был слишком чист, чтобы быстро взрослеть. В водной милиции служили ребята, сберёгшие мою девственность. В противном случае ещё неизвестно, как бы сложилась моя семейная жизнь.
Ведь если ты дал кому-то свой телефон, его уже не заберёшь обратно.